окружает, он выглядит властно. Это небольшое и жалкое место. У нас не так много всего. Пара книжных шкафов, забитых DVD дисками для меня и книгами для мамы. Есть ноутбук, которому приблизительно восемь лет, мама использует его для работы, но в последнее месяцы он больше служит подносом, чем по прямому назначению. Я не использую его вообще, учитывая, что писать еще сложнее, чем читать.

У нас есть деревянный столик и два милых стула. Мебель не плоха, потому что мама купила все это перед тем, как заболела, но наше обедневшее положение безошибочно.

Я слишком устала, чтобы быть смущенной по этому поводу. Мы делаем все, что можем, но, если я смогла бы заставить Йена позволить мне выполнить это «задание», то наше положение улучшилось бы. Это болезненно, тем не менее, он смотрит на меня, оценивая.

— Твоя мама очаровательная, — произносит он.

Его слова звучат так неожиданно, что из меня вырывается смех.

— Что? — спрашивает он, вопросительно приподнимая одну бровь.

— Я не знаю.

Я тру лоб. Йен поднимается и притягивает меня на диван рядом с ним. Я устала, поэтому не сопротивляюсь ему.

— Где отец Малкольма?

Неожиданный вопрос.

— Кто знает? Далеко от нас. Мы не видели его годами, и это хорошая новость.

Я избегаю взгляда Йена. Он слишком проницательный.

— Я бы предложила тебе что-то выпить, но думаю, у нас есть только молоко и апельсиновый сок. Мы питаемся здоровой пищей.

— Я заказал еду для нас. Подумал, что твоя мама будет голодной, когда проснется.

Он не заинтересован в напитках.

— Йен, — я начинаю протестовать, но он поднимает руку в протесте.

У меня нет большого количества энергии, чтобы бороться с ним. Так хорошо сидеть, положив голову на спинку дивана.

— Нет. Я не хочу слышать никаких возражений. Уже все сделано.

Его окончательные слова заставляют меня замолчать. У меня нет энергии бороться из-за еды.

— Хорошо. Почему ты не скажешь мне, что хочешь от Малкольма, и как лучше всего я могу доставить это?

Он делает тяжелый вздох, его спасает стук в дверь. Никто никогда не стучит в нашу дверь, если только это не безумный сосед. Я никогда не говорю со своими соседями. Поэтому встаю, чтобы ответить, но Йен обгоняет меня. Как будто он живет здесь. Снаружи большой белокурый парень, он выглядит так, словно находился бы сейчас лучше где-нибудь на пляже, чем стоял в моем дверном проеме с едой с азиатскими символами на ней. Это не обычная китайская еда на вынос, я предполагаю.

— Тайни, познакомься со Стивом. Он отвечает за меня.

Йен берет еду, но не отступает, а отходит на два дюйма от меня, чтобы я смогла нырнуть под его руку, которая держит дверь открытой, я наклоняюсь и пожимаю гигантскую руку Стива. Это оживленное рукопожатие, но лицо Стива такое же безразличное, точь-в-точь, как головы президентов Горы Рашмор. Я не могу сказать, ненавидит он меня или нет, или просто раздражен, что был вынужден доставить еду, но в нем нет ни намека на «рад встретиться с вами».

— Хм, спасибо за еду, — произношу я неубедительно.

Он одаривает меня кивком, прежде чем они с Йеном обмениваются многозначительным взглядом. Ничего нельзя понять. Возможно, если бы я встала на носочки и поднялась повыше, то была бы в состоянии уловить слово или два. Но так, как я на восемь дюймов короче, чем они оба, то полагаю, что позволю им иметь свои частную жизнь, даже при том, что это моя квартира.

Неуверенная в том, будить ли маму, чтобы она покушала, или позволить ей дальше поспать, я останавливаюсь и смотрю в ее комнату. Ее выражение лица настолько мирное, что я решаю, что сон намного лучше, чем что-то другое. Позади себя слышу, как закрывается дверь и щелкает замок. Тело Йена проносится мимо меня в гостиную. Аромат восхитительного перца, имбиря и чеснока тянется за ним, я следую за ним как щенок.

— Ты хочешь апельсиновый сок, молоко или воду? Твой выбор не изменился волшебным образом, даже когда прибыла еда, — говорю я, направляясь на кухню, чтобы захватить тарелки, столовые приборы и салфетки.

— Принеси тарелки, — указывает он.

Йен вытаскивает всю еду из пакета на стол. Рядом с ним бутылка вина. Я не видела, как ее доставили.

— Так Стив отвечает за тебя? Почему я не верю этому?

— Он отвечает за то, куда я могу пойти. И становится очень раздраженным, когда я нахожусь в новых местах, после этого я должен успокоить его дорогой бутылкой скотча и поездкой для его семьи, чтобы они смогли навестить его из Австралии. Это становится дорого. Я пытаюсь делать так, чтобы он оставался счастливым, — говорит Йен.

Вся еда распакована, мой желудок урчит, выдавая голод, что заставляет Йена засмеяться.

Смех Йена такой же сексуальный, как и он сам, и влияет на меня странным образом, чего я бы не хотела.

Есть много вопросов, все еще оставшихся без ответа, как, например, почему он был в парке и что хочет от Малкольма, но я решаю, что займусь этим после еды.

— Я не был уверен, что тебе нравятся, так что взял несколько блюд на выбор.

Он показывает рукой на еду, расположенную на столе, которую могли съесть человек шесть, вместо двух.

Мысли о тайской еде преследуют меня в течение многих дней, и я в ликующем ожидании потираю руки.

Я ставлю тарелки и бегу на кухню за бокалами. У мамы есть прекрасные бокалы из Уотерфордского хрусталя, которые она получила, когда вышла замуж за папу, я их вытаскиваю.

— Часть меня хочет пожаловаться на твою чрезмерную властность, но еда слишком хороша, — говорю ему, при этом накладывая креветки и овощную смесь в свою тарелку.

Это так вкусно пахнет, и я могла бы поклясться, что у меня текут слюнки.

— Жалуйся и ешь одновременно. Мне все равно, — легко произносит он.

— Ты кажешься очень непринужденным и спокойным, но я не думаю, что ты таким можешь быть.

— Почему так?

— Потому что… — я делаю паузу, вытирая рот и выпивая глоток белого вина, которое он наливает мне.

Так хорошо. Я стараюсь не глотать залпом.

— Ты очень успешный, и я не думаю, что ты имел бы столько собственности по всему миру, будучи таким спокойным и добродушным, как пытаешься казаться в глазах окружающих. Это — обман.

На мгновение он пристально смотрит на меня, его взгляд довольно жесток. Какое-то незнакомое выражение лица скрывается за его взглядом, но оно проходит прежде, чем я успеваю его распознать, и он снова