на большой поляне в светлом сосновом бору. Тёплое вечернее небо сияло внутренним своим сиянием индигового цвета, только на западе были видны отсветы тёмно-красного закатного зарева. Тимофей, глядя на перекатывающиеся в костре алые волны огня, сказал Кириллу:

— Повезло тебе, что ты на нас наткнулся. Мы тебя научим настоящей жизни. Золото, брат, первейшая вещь в мире. Нет его сильнее, все за ним охотятся, все в него верят, все его хотят, да только не всем оно в руки даётся, а лишь настоящим людям.

Он налил себе полную железную кружку чая из закопчённого чайника, выпил немного и поставил кружку поближе к углям костра — чтобы не остывала. Задумчиво глядя на вылетающие из костра искры, он сказал:

— Золото, его чуять надо… Нет, его любить надо. Тогда, где бы ты ни был, золото само тебя найдёт. Вот работал я на хозяина в Западной Африке, местный народ там — честнее некуда, оставь где-нибудь кошелёк с деньгами — они тебе его принесут, и алкоголь не пьют, поскольку мусульмане. А покажи горстку золотого песка, они жену родную за него продадут. Да что — жену, их там у каждого негра по четыре штуки, они и сами ради золота ко льву в пасть полезут. Вот как! Никто там не мог металл найти, а я — нашёл!

Тимофей как-то неприятно хохотнул и продолжил:

— Я его издалека чую, золото. Тут уж без всякой мистики. Ты, может, думаешь, всё золото в мире уже найдено, да? Что оно только в Южной Африке осталось? Чёрта с два! Оно — везде! Как-то раз я в подмосковной речке три золотины нашёл — с первой промывки нашёл в реке, на которой не то, что золота — рыбы никогда не было. Да я на Дальнем Востоке возле областного города двенадцать крупных золотых знаков на лотке принёс! А на Алдане!…

И без всякой связи с предыдущими словами сказал:

— Сколько народу у меня на памяти от него полегло — не счесть… Но я — не чета им! Лежат они все в земле, а я тут хожу, я из этой реки выжму всё, что у неё есть!

Сжав крепкую кисть свою в кулак, он вскочил и погрозил куда-то в небеса. Пляшущие в фиолетовой августовской ночи огненные оранжевые перья костра освещали неровным светом окружающие деревья, на которых изгибались и кривлялись фантастические тени, отбрасываемые стоящим человеком. Кирилл испугался этой неожиданной вспышки, настоящего приступа золотой лихорадки, вжав голову в плечи, он следил за Тимофеем, в ладной фигуре которого появилось что-то запредельномистическое, а крик его нарушал мирный покой таёжной речки:

— Я вас всех порву! Я вас всех вытрясу до нитки! Это говорю вам я, Тимофей Павлов сын!

«Ы-ы-ы-ы-н-н-н…», — эхом разнеслось по-над водой вдоль реки. Казалось, даже тёмная спокойная речная вода заволновалась. И без промедления пришёл ответ. «У-у-ух-х-ух-ух-х-х», — донеслось с соседнего берега уханье филина, вначале гулкое и мощное, оно переросло в хохот и протяжный стон, доносившиеся уже с этой стороны реки.

Уханье и стоны, переходящие в плач, стали нарастать как падающий с горы снежный ком. Казалось, они доносятся одновременно со всех сторон — со всех сосен, окружающих место ночёвки, из кустов, неясным пятном темнеющих у реки, с самой реки, с уже чёрного неба…«Ах-х-ахха-ххха-а-а-а-а!», — раздалось уже совсем над головой Богдана, который от неожиданности пригнулся к земле. Кирилл поразился исказившемуся от неподдельного страха лицу охранника, крестившегося и бормотавшего скороговоркой вполголоса: «Отче наш, иже еси…».

Воздух дрожал от стонов, хохота и пронзительного свиста, как будто огромная стая невидимых ночных птиц кружила вокруг поляны. Резкий порыв холодного ветра налетел на костёр, опрокинув на землю висевший на палке котелок.

— А-а-а! Ты меня на испуг не возьмёшь! — бесновался Тимофей, лихорадочно передёргивая затвор многозарядного «маннлихера». — Сейчас я тебя…

Он закрутился на месте, выискивая цель для выстрела, но не удержался на ногах и, потеряв равновесие, упал в костёр, одежда на нём сразу загорелась. Растерявшемуся на мгновение Кириллу показалось, что тот сгорит, прежде чем они успеют помочь, но Тимофей, моментально оценив ситуацию, принялся кататься по влажной от вечерней росы земле, а подбежавший Кирилл сбил огонь куском толстой брезентовой ткани. Упавший в костёр карабин оглушительно выстрелил, вылетевшая из ствола пуляпробила вытащенную на берег резиновую лодку.

И как-то в один момент стало совершенно тихо, только неясное бормотание и всхлипывания нарушали ватное ночное безмолвие. Кирилл повернулся в сторону, откуда доносились непонятные звуки и замер, поражённый. Огромный «питбуль» Богдан, зажмурясь и вздрагивая всем мощным телом, истово крестился и шептал молитву. За всё это время он не сдвинулся с места ни на сантиметр, не двинулся даже, чтобы помочь своему «патрону».

— Вот чертовщина проклятая, — сказал с досадой Тимофей, разглядывая огромные прожжённые дыры в своей брезентовой одежде. — Хорошо, не успел сильно обжечься.

Он трясущимися руками достал из рюкзака бутылку спирта и сделал из неё глоток. Всё ещё морщась от боли в обожжённых руках и спиртовых паров, он подал бутылку Кириллу, а когда тот отрицательно покачал головой, сунул её в руки Богдану со словами:

— Ты, Богдан, выпей, выпей. Всё уже кончилось. Ушла она. Не придёт уже сегодня.

Голос Тимофея был неожиданно заботливым, хотя Кирилл ожидал всплеска обвинений в трусости. Богдан с остекленевшим взглядом чёрных глаз глотнул спирта, закашлялся и выпрямился, сидя на земле. Тимофей, обращаясь к Кириллу, сказал:

— Это у него с Африки ещё. Напугали там его колдуны местные. Есть там такие — будто бы, если невзлюбят тебя, то до смерти доведут своими заклинаниями. А особый почёт у них там — белого человека извести. Хотя и не очень-то я в это верю, а всё равно как-то не по себе было… Мы, когда в столицу их приехали, сразу к местному главному колдуну пошли, он нам за пятьдесят долларов амулеты сделал. Каждому — свой, и каждый должен амулет всегда с собой носить и другим его не показывать. Я-то свой в полевой геологической сумке носил — из коры африканского дерева туго-туго сплетённый кокон с фигуркой человеческой внутри — душа якобы моя. И ничто меня не брало, даже местная болотная лихорадка. Как-то раз фаланга на меня упала — здоровенная такая, и ничего — не укусила. Лев меня даже не тронул — мимо прошёл в десяти метрах, когда я пробу брал. А Богдан амулет свой выбросил сразу, а ещё потом и одного старика колдуна обидел… Тот его и напугал до смерти. Там эти чёрные колдуны-вуду на каждом шагу…

Тимофей сел