Возможно, потом. Позже. Обязательно расскажет, когда она научится ему доверять.

Да поможет ему Инифри.

***

Шербера не могла понять, что чувствует.

Его прикосновения были уверенными, но в них не было угрозы. Его руки, скользившие по ее телу, были сильными, но не делали ей больно. Он обхватил большой ладонью ее грудь, и она вздрогнула от странного болезненно-приятного покалывания, когда огрубевшая от песка и оружия кожа коснулась соска — и почти тут же ощущение исчезло, когда рука Фира снова скользнула вверх.

Погладила ее шею. Щеку. Отвела с лица прядь волос.

Теплое дыхание овеяло ее шею, и Шербера задрожала, хоть и постаралась скрыть эту дрожь. Но когда его губы коснулись ее губ, она зажмурилась и прерывисто вздохнула, не понимая, что происходит, но точно зная, что такого происходить не должно.

И Фир тоже замер и отстранился.

— Открой глаза, Шербера, — терпеливо сказал он.

Но она не смогла. Именно потому, что начинала верить ему — не смогла, ибо если бы не верила, страх перед наказанием оказался бы сильнее страха перед неизвестностью.

— Я прошу тебя.

Медленно Шербера разжала веки и посмотрела на него. Его правильное — красивое — лицо было совсем рядом с ее лицом, дыхание касалось ее щеки, глаза смотрели в ее глаза.

— Тебе страшно? — спросил он.

— Я не знаю, — сказала она. Его ладонь легла ей на живот, но не опустилась ниже, а снова скользнула наверх, и Шербера поймала себя на том, что ждет — ждет нового укола этого странного ощущения то ли боли, то ли чего-то, чему она пока не могла дать имени. — Еще никогда… никто не…

— Не целовал тебя?

— Мои спутники говорили, что на войне нет места мужчинам, ублажающим женщин, — сказала она честно.

— И, по-твоему, они правы? — Шербера ожидала, что он разозлится, но была поражена, когда услышала в голосе… веселье? — Посмотри на меня, Шербера, и скажи, что ты видишь. Похож ли я на мужчину, которому нет места на войне? Похоже ли то, что я делаю, на то, что называется «ублажать женщину»?

Его пальцы все так же легко касались ее тела, и она чувствовала, как они оглаживают ее шрамы, как обводят синяки, как осторожно сворачивают в сторону от заживающей ссадины после удара ногой в бок. Ублажал ли Фир ее сейчас? Был ли меньше мужчиной оттого, что говорил с ней и спрашивал, что она чувствует?

Она видела, как Фир сражался: не отводя взгляда от тех, кому нес смерть, не стирая с лица крови, хладнокровно и яростно, в безумии и без него. Это его брата она убила в том бою, это в его тело вонзила афатр, выпив его магию. На лице и в голосе Фира не было страдания, и он ни словом не обмолвился о потере, хотя горе наверняка разрывало его сердце. Он был храбр и отважен, и все же сейчас не лежал на ней сверху, раздвинув ей ноги и доказывая ей свою мужественность способом, которым так часто доказывали ее Сайам и остальные. Он даже еще не приказал ей лечь, хотя ночь уже текла мимо них струйкой песка, и времени оставалось все меньше.

— У тебя есть дом? — неожиданно вырвалось у нее.

— Дом, где кто-то меня ждет?

Она кивнула.

Его темно-карие глаза наполнились туманом, когда он задумался о прошлом, теплая большая рука, поглаживающая ее грудь, замерла.

— Я могу назвать город за Дальним краем своим домом, но вот уже две Жизни там гуляет ветер и плачут об ушедших несмазанные дверные петли. Мой дом теперь здесь. С этим войском, с этой войной, пока мы не освободим наши земли.

— Твой брат был так молод, — сказала она.

— Он не искал смерти в этом бою, но Инифри решила иначе… — Он ухватил ее лицо двумя пальцами за подбородок и повернул к себе. Темные глаза смотрели в ее зеленые, когда Фир говорил. — Шербера, за разговорами ночь пройдет слишком быстро, а южное войско вот-вот покажется на плоскогорье. Я обещаю тебе, что потом все будет иначе, но сейчас… Мы оба должны сделать то, что должны.

Да поможет ей Инифри.

…Они опустились на шухир, расстеленный на полу, мягкую шкуру пустынного зверя, которую тот сбрасывал с наступлением теплого времени Жизни. Фир уложил Шерберу на спину и коснулся ее губ — поцеловал ее — коротко и почти неощутимо, так, что она не успела ничего понять, скользнул губами по ее подбородку, шее, плечу, ключице, и ее тело отозвалось на это непривычное прикосновение волной мурашек.

— Ты должна поверить мне, — сказал он мягко, опуская руку на ее грудь и проводя пальцами по покрывающим ее шрамам. — Я не желаю тебе зла.

Большая сильная ладонь. Он мог бы задушить ее этой ладонью, подумала Шербера, но сказала другое:

— Я поверю тебе, Фир.

Потому что чувствовала, что могла бы поверить.

— Я буду говорить, что делаю, чтобы ты знала, что я не собираюсь причинять тебе боль, — сказал Фир, и она сказала «хорошо», чуть прикусив губу в ожидании. — Сейчас я коснусь тебя, Шербера.

Он склонил свою темноволосую голову к ее груди, и губы, горячие и неожиданно мягкие, сомкнулись на соске, и Шерберу подбросило на шухире от странного ощущения, так похожего на боль, но не бывшего болью. Его большая рука не прекращала поглаживать ее тело, но теперь ее движения остались где-то там, вдалеке, как будто в тумане.

Шербера услышала свой собственный громкий вздох, когда прохладный воздух коснулся соска и заставил его затвердеть.

— Сейчас я снова коснусь тебя, — сказал Фир мягко, и почти тут же его губы сомкнулись на другом соске, и Шербера вцепилась пальцами в шухир и зашептала «Фир, я…», сама не зная, что хотела сказать.

— Ты, Шербера, — прошептал он, обводя языком напряженный пик, ударяя в самую его вершинку, и снова обводя. — Ты.

Фир втянул в рот сосок, и Шербера вцепилась в его темные волосы, уже готовая просить остановиться… но ее тело вдруг подалось, выгнулось навстречу его губам, прося о большем. Ей было больно… но это была какая-то странная, приятная боль, и она пронеслась по ее телу и отдалась глубокой пульсацией где-то между ног, заставив ее дыхание сорваться

Рука Фира опустилась вниз, к завиткам волос, прикрывающим вход в ее естество, и Шербера неосознанно сжала бедра, когда перед глазами вспыхнули картины прошлого.

Сейчас он попытается засунуть в нее сразу три или четыре пальца, рыча от похоти и пытаясь растянуть