Мама рассмеялась сквозь рыдание.

– Лукас, он такой. Наверняка выиграл себе год в карты. Всегда жульничал. Не зря я звала его Локи, великим обманщиком. В семнадцать лет я рассталась со своим первым парнем и самоуверенно решила, что больше никогда ни с кем не буду встречаться. А он приходил ко мне в лавку, рыжие волосы, красивый и нахальный. Прислонялся к прилавку и зубоскалил: ну что, кучерявая, не влюбилась еще в меня? И я каждый раз отвечала: нет, рыжий, мое сердце отдано работе. А он смеялся: ну, говорит, то, что отдано и плохо хранят, всегда можно украсть и я украду. Будешь моя, не успеешь и оглянуться. Я злилась, что он так пренебрежительно отзывался о моем призвании и однажды ляпнула: украдешь не раньше, чем я заберу у тебя самое ценное – будет на что обменять свою свободу. Он ухмыльнулся: что, говорит, хочешь? Все мое – твое. Сережка в ухе, кольца на пальцах, часы. А может, ремень хочешь кожаный – и брюки так расстегивает. А я ему: медальон хочу, который под рубашкой прячешь – и цепочку подцепила пальцем. Я заметила, что он дорожит этой вещью – весь напоказ был, все время в новом наряде: любил одежду, как заправская модница. А медальон никогда не снимал, но прятал. Я не думала, что он согласится, хотела просто поддеть посильнее, чтобы отстал, а он наклонил голову, снял украшение и мне в руку опустил. «Быть по сему» сказал и вышел. Я поломала голову недолго, да и думать забыла. А потом резко события закрутились и вспомнила я про эту историю позже, когда уже замужем за Локи была. А папа что говорил?

– В его изложении все было гораздо романтичнее. Мол, все это время ему просто нравилось дразнить тебя, потому что ты была красивая, когда злилась, но, когда ты заметила медальон, он понял, что ты предназначена ему судьбой. Такая вот волшебная сказка на ночь. Ты думаешь, это украшение… оно правда было каким-то особенным?

Мама слабо улыбнулась.

– Да нет. Обычным. Смысл вещам и событиям придает то, что мы в них вкладываем. Пойдем обратно, Ри. Нас уже, наверное, заждались.

***

Мы действительно сильно задержались. Ева умылась по дороге, но все равно ее глаза оставались красными, а лицо опухшим. Хавьер сразу утащил ее в комнату, а Тьяго принялся допытывать меня:

– Что случилось? Почему вы обе зарёванные? Вы поругались?

– Нет. Даже наоборот. Мы вспоминали папу – хотя уже много лет избегали его вспоминать вслух и говорить о своих чувствах. Мама – очень скрытный человек, всегда все переживает в одиночестве.

Тьяго фыркнул.

– Даже удивительно, как это у нее выросла такая открытая и эмоциональная дочь! Какой загадочный феномен! Вам обеим повезло, что она встретила Хавьера. Иначе вы бы и жили вдвоем, как улитки в своей скорлупе. Твоя мама самый интровертный интроверт из всех, кто когда-либо мне встречались, а поверь, я видел много странных личностей.

– Ева – интроверт? Ты сам не понимаешь, что говоришь! Ты знаешь ее два дня! Если бы ты видел ее на работе, тебе бы такое и в голову не пришло! У нее покупают книги даже те, кто не любит читать. Люди приходят просто поговорить с ней! Она очень веселая и общительная, как можно нас сравнивать? Самый настоящий экстра – !

Сантьяго смотрел на меня с сочувствием.

– Риз, да вытащи уже голову из песка! Я знаю ее два дня, но очевидно же, что она взаимодействует с миром только через посредников: Хавьер, ее магазин, наверняка ты, дети. Раньше, наверное, твой отец. Убери вас всех, и Ева просто замкнется в самой себе. Она красива, дружелюбна и очень обаятельна, и поэтому люди к ней тянутся, но скажи мне, сколько у нее на самом деле близких людей, кому она доверяет свои тайны?

Я побледнела. Он попал в точку. У Евы действительно не было друзей, она поддерживала тесные отношения только с родителями и братьями, и обычно проводила вечера с Хавьером и нами. Но это казалось нормальным, она же мама, она должна быть с детьми и мужем, разве не так?

Медленно я произнесла:

– Однажды они с Хавьером почти развелись. Близнецам было по четыре года, что-то там произошло, у него была какая-то интрижка и они со скандалом подали на развод, рвали детей на части, оскорбляли друг друга, ни дня не проходило без стычки, и в итоге они разъехались. Мы с Моникой с ума сходили от беспокойства за каждого из них. Хавьер классически запил и загулял, а Ева… Ева снова превратилась в робота. И целый год, пока они не помирились в итоге, была такая. Я думала, что это просто ее реакция на душевную боль.

Сантьяго кивнул.

– Ну да, похоже на то. Кто-то тянется к людям и выплескивает свои переживания, кто-то забывает о себе и переносит заботу на других, кто-то начинает искать смерти любым способом, кто-то вот пьет, да, а кто-то отсекает все эмоции и общение. Это не редкость, такие заторможенные реакции. Ты же точно так себя ведешь. Просто я о том, что не так уж вы и отличаетесь со своей мамой друг от друга.

***

Мы собрались вечером, притихшие. Хавьер оглядел нас всех: ну-у, какие вы кислые. Я совсем не хочу встречать Новый год с таким лицом, будто у меня вместо шампанского лимонный сок. Гулять идем.

Мы с Евой одновременно покачали головой. Никуда не хочется.

– Нет, девочки, вы не поняли. Я не спрашивал. Идем гулять. – Он потянул Еву за руку, но та вдруг взбрыкнула.

– Иди куда хочешь. Я останусь дома сегодня.

– Еще чего. – Он развернул ее спиной к себе, обхватил за плечи и стал подталкивать коленом под зад: шажок, другой.

Ева вспыхнула, как спичка. Перекрутилась в руках, стала отпихивать его. – Отпусти, я пойду спать, пусти меня, кому сказала.

Хавьер подмигнул нам.

– Смотри, Тьяго, с кем мне приходится жить. Не женщина, а упрямая ослица. Это твой окончательный ответ?

– Да!

– Ну ладно. – Хавьер тяжело вздохнул, мол, я всеми силами старался этого избежать, но ты меня заставила – повалил ее на диван и начал щекотать. Ева завизжала.

– Ааа, придурок, пусти, пусти меня, ты же знаешь, как я ненавижу щекотку, ааа, я боюсь, Хавьер, отпусти, иди к черту, Мариза, помоги!

– Да, Мариза, не стой столбом, помогай. Можешь начать под коленками, она не выносит, когда там трогают.

Они выглядели по-дурацки. Как два великовозрастных придурка. Ева ругалась и вырывалась, смеясь и плача от щекотки – она всегда ее плохо переносила, дразнить ее было сплошным удовольствием – где ни тронь – ужасно щекотно. Хавьер крепко ее держал, успевая одновременно тереться небритой щекой о ее шею и легонько водить пальцем по ребрам. Все это было таким домашним. Как в детстве, когда утром в воскресенье прибежал в постель к полусонным родителям и втиснулся между ними под одеяло. Мы с Тьяго переглянулись:

– Не знаю, как ты, а я ставлю на Хавьера. Амиго, я спешу на помощь!

Мы с хохотом свалились на них, устроив невообразимую кучу малу. Я захватила диванные подушки и бросилась на помощь Еве, меня, конечно же, тут же перехватили и тоже немедленно защекотали…