Хунли медлил. Разве хотел он, чтобы она изменилась?

Инло всегда была такой: на нее легко было любоваться, но сложно поймать, еще сложнее удержать. Словно дикая кошка, она сама выбирала, когда приблизиться, а когда отдалиться. Это он всегда искал ее, она же никогда сама не приходила к нему и ни о чем не просила.

Все женщины в гареме принадлежали ему – и она, конечно, тоже… Но в то же самое время она словно никогда не была его собственностью.

Как же ему приручить эту кошку, которая сама выбирает, когда подойти, а когда отбежать?

Ночь была исполнена нежности.

На исходе ночи Вэй Инло свернулась клубком в одеяле. Хунли сидел рядом и смотрел на нее завороженно, а потом вдруг тихо позвал:

– Ли Юй, объявляю высочайшее повеление.

Главный евнух приблизился, правда, в этот раз он твердо решил не действовать второпях – на случай, если император опять передумает и будет винить во всем его.

Повелитель же произнес:

– Повелеваю министру общественных работ Хадахе в роли главного посла и члену государственной канцелярии Улингге в роли заместителя посла произвести старшую наложницу из рода Вэй в супруги третьего ранга – младшей супруги Лин. Кроме того, младшей супруге Цзя наказываю в течение месяца оставаться в заточении, размышлять о своих ошибках и переписывать «Жизненные образцы для женщин».

Этот указ словно вышел из Великих од «Книги песен»[18]: он был величав, словно нефритовые скипетры древности, и прекрасен, словно яшма, – по-настоящему безупречный приказ о присуждении титула.

– Слушаюсь.

«Император только что был в ярости, и вот уже он дарует ей титул! А ведь эта старшая наложница Вэй меньше трех месяцев во дворце. Она словно по облачным ступеням к небесам поднимается. Ох, боюсь, когда новости разлетятся, в гареме снова все утратят покой…»

Глава 125. Возвращение

Счастливые события даруют легкость и смягчают нрав: после примирения с Вэй Инло Хунли несколько дней подряд сиял от радости – даже когда младший евнух по неловкости пролил на него чай, император не разгневался, а лишь мягко попросил Ли Юя не наказывать провинившегося.

А еще счастливые события часто ходят парами: в тот же самый день, едва император занялся государственными делами в павильоне Янсинь, в помещение стремительно вошел главный евнух.

– Ваше величество! Победа в Цзиньчуани! Под личным командованием генерала Фуча крепости захвачены!

Хунли резко поднялся, лицо его сияло от радости.

– Правда? Победа в Цзиньчуани, Фухэн победил!

– Да, цзиньчуаньский тусы Солопан[19] просит о капитуляции, наша армия возвращается с победой!

– Отлично, отлично, просто отлично! Я не ошибся, Фухэн – великий полководец! Вызвать его в столицу для доклада!

Война длилась больше двух лет, и, когда Фухэн вернулся в особняк Фуча, домашние едва узнали его: прежде подобный полной луне, грациозный юноша потемнел, исхудал и осунулся от забот, так что теперь он больше походил на одинокий костер в пустыне.

– Фухэн, Фухэн! – Старая госпожа Фуча выскочила из дома, глаза ей давно отказали, она ничего не видела даже прямо перед собой, поэтому безостановочно шарила руками вокруг. – Где ты? Где же?

– Матушка! – Фухэн взял мать под руку.

Старая госпожа ухватилась за него, пальцы проворно ощупали лицо, и, наконец, распознав сына, она заплакала:

– Скоро уж три года, как ты ушел. Но ты вернулся, сынок. Так исхудал…

– Главное, что вернулся. – Кокетливо улыбаясь, к ним подошла Эрцин в роскошных одеждах. – Не уезжай больше, мы с матушкой места себе не находили от беспокойства.

Увидев ее, Фухэн сразу помрачнел.

– А ты как здесь оказалась?

Старая госпожа хоть и ослепла, но по голосу тут же распознала его чувства и сказала с упреком:

– Ты уехал, бросил жену беременной, она чуть не умерла в родах. Если бы я не приказала взломать двери в особняк, осталась бы по твоей милости без внука!

Фухэн равнодушно спросил:

– Но теперь-то с ними все в порядке?

Старая госпожа не понимала, что с ним. Сын со всеми был добр и только Эрцин как будто считал врагом. Сколько она его ни увещевала, никакого толка. Эти двое были словно куски разбитого зеркала – даже если сложить их вместе, трещины от этого не исчезнут.

Оставалось только надеяться, что этот разлом сможет закрыть ребенок. Старая госпожа сказала:

– Ладно, взгляни-ка лучше на своего сына. Фуканъань… Фуканъань…

Все расступились, пропуская маленького мальчика.

На вид ему было года два-три, на нем был голубой парчовый халат, а на голове – шапочка с ослепительно сияющим шариком. Когда малыш подошел и, задрав голову, застенчиво взглянул на него, его прекрасные глаза живо напомнили Фухэну глаза императора Хунли в юности.

Фуча почувствовал, что сердце его пронзила игла. Он повернулся к матери.

– Матушка, мне нужно еще во дворец для доклада, поэтому я не могу задерживаться. Вечером я заеду еще, и мы побеседуем. Хорошо?

Для таких людей, как семья Фуча, дела империи всегда были превыше семейных. Старой госпоже оставалось только кивнуть:

– Не задерживайся! Хватит тратить все свое время на дела страны, найди немного и для жены с сыном.

Фухэн принужденно кивнул, проводить время с этим ребенком и его матерью ему совсем не хотелось. Попрощавшись с матушкой, он тут же собрался уходить, словно за ним по пятам гнались страшные бедствия.

– Постой, – окликнуло его одно из бедствий. – Фухэн! – Эрцин была тщательно накрашена, но толстый слой пудры и яркие румяна не могли скрыть злость в ее улыбке. Она подбежала и повисла на нем, не давая пройти. – Это ведь твой сын, так почему бы тебе не приглядеться к нему получше?

С этими словами она снова подтолкнула вперед Фуканъаня.

Фухэн снова двинулся к выходу. Ему совсем не хотелось смотреть в эти знакомые глаза.

– Я, знаешь ли, чуть не умерла в особняке во время родов, – проговорила жена с улыбкой. – А теперь у тебя не найдется для меня даже пары слов извинений?

Фухэн холодно ответил:

– В особняке были врач и повитуха.

Он ненавидел ее за измену, за то, что она обманула Хунли и обзавелась запретным ребенком. Но даже после всего этого он не стал избавляться от нее, решил, пусть живет в свое удовольствие, ест и пьет вдоволь и ни в чем не знает недостатка, только одного он ее лишит: свободы.

Но Эрцин не помнила того, что он щедро давал ей, зато хорошо