Не знаю, сколько прошло времени, но шаткое равновесие наконец вернулось к нам. Передо мной вновь сидела спокойная и рассудительная Вера, готовая не «бежать», а «бить».

— Что ты намерен делать?

— Я не знаю. Все это слишком ошарашило меня, теперь я в замешательстве. В любом случае, вариантов у меня немного. Затаюсь, насколько это возможно.

— Есть у меня мысль… что, если пригласить к тебе Долгорукого? Его министерству, конечно, внутренняя политика до лампочки, но все, кто там работает, давно уже обросли связями. Возможно, он знает что-то полезное.

— Думаешь, это удобно?

— Ты сейчас в том положении, когда заботиться надо в первую очередь о собственном удобстве. Я поговорю с Надей, согласовать вашу встречу не так уж и трудно.

— Я не буду отказываться от любой возможности поправить свое положение. Спасибо тебе.

— Можно мне заночевать сегодня здесь? После всего случившегося я просто не смогу оставить тебя.

— Конечно. Главное, чтобы за тебя не беспокоились.

— Этого не будет. Я оставила матери твой адрес — мало ли что. Надеюсь, ты не возражаешь. Разговор у нас все-таки состоялся, отделалась легким испугом.

Когда я вернулся из ванной, расслабленный, насколько это было возможно, Вера уже спала. На ночь я уговорил ее укрыться в ту же шерстяную кофту, что спасла нас от холода в первую встречу. Глядя на нее, я испытал тревогу, что однажды не смогу защитить ее, как бы мне ни хотелось. Я помялся немного, бросая взгляд на один ящик комода, где лежала мелкая канцелярия, потом на другой — там у задней стенки были спрятаны скромные сбережения. Но уже мгновение спустя любые дурные мысли было принято решение отмести в сторону. Я лег, обняв талию и мягкий живот Веры, и почти сразу провалился в сон, наполненный беспокойными образами.

— Лев Александрович, думаю, вы осознаете, что вызвал я вас не просто так?

— Вполне.

— Мне поступила коллективная жалоба на вас. Подписался тридцать один человек.

— Разрешите ознакомиться.

Жалобу составили грамотно, слог был мне знаком — очевидно, постаралась одна из медсестер. Мелким, мерзко ровным почерком с завитушками в буквах «а» и «о» меня обвиняли в халатности, некомпетентности, опасности для общества в связи с ненадлежащим лечением и прочей несуразице. Не забыли и сделать сноску на недавнее лечение партийного сотрудника, содержание которого следовало бы проверить. Фамилий было действительно много, и я с облегчением обнаружил, что Жора не подписался под этой околесицей.

— Вы понимаете, что это значит, товарищ Якубов. Поступил сигнал — я не могу не среагировать. Хоть у меня ранее не возникало притязаний относительно вашей работы… — Орлов помедлил, думая, как бы сформулировать то, что и так уже было понятно, — вы осознаете, что я не могу проверить чистоплотность каждого медицинского работника.

Я молчал, не сводя с него глаз.

— По меньшей мере я должен вас уволить. Большая моя к вам просьба — не чините скандала. В вашем положении создавать вокруг себя лишний шум пойдет вам же в ущерб.

— Я понимаю.

— Это даже хорошо, что все разрешается сейчас, пока в больницу не нагрянула проверка. Все, что я могу для вас сделать — предложить ставку уборщика. Пойдете?

Я вспыхнул и почувствовал, как краснеют от возмущения щеки. Возможно, Орлов тут же заметил перемену на моем лице и стушевался.

— Вы… ведь вы сами понимаете, насколько унизительно это предложение…

— Разумеется… тогда могу предложить вам другой выход, — он вдруг встал из-за стола, закрыл дверь на ключ, вернулся на свое место и заговорил так тихо, что пришлось подойти ближе, — У меня большая семья, мы с женой оба работаем, сын с женой проживают с нами, трудятся в торговле. У них маленький сын. Вести хозяйство для занятого человека трудно, а если еще и семья… короче говоря, я готов пригласить вас работать на дому. Купить продукты, убрать квартиру, посидеть с ребенком. Если вы готовите, это только плюс. Пойдете?

Он озвучил тот же вопрос, и на этот раз я понял, что деваться мне было некуда.

— Пойду.

— Тогда с завтрашнего дня я буду ждать вас. Адрес вы знаете.

Возвращаясь в кабинет, я заглянул в процедурный, чтобы забрать готовые анализы. Пока Татьяна возилась с бумажками, я присмотрелся к женщине, которая ожидала забора крови. Она опасливо косилась на шприцы, а когда Татьяна, разделавшись со мной, стала протирать ей руку спиртом, тихо спросила: «Скажите, а у вас вата не отравлена?».

Уходить было странно — казалось, что собираю портфель и вешаю халат на крючок вовсе не я, а неизвестный человек, я же наблюдаю за этим как бы со стороны. У меня не было сил думать, что я чувствовал в ту минуту. Жора наблюдал за всем и не задавал вопросов. Посреди моих сборов в кабинет вломились две женщины, оглядели нас внимательно, и одна тут же заявила:

— Нет, Томочка, мы сюда не пойдем. Здесь жиды принимают — ты посмотри, у них же на лице написано! — она ткнула медицинской картой в Жору, и я чуть было не рассмеялся, — Сейчас такое назначат, что придется не живот твой лечить, а что-то другое.

— Что за балаган вы здесь устраиваете! — вскрикнул Гуськов, — идите отсюда и не задерживайте других людей.

— Товарищи, полюбуйтесь, как правда наружу прет! — не унималась тётка. Потом другая ее, конечно, успокоила, но народу сбежалось немало. Какая-то из медсестер мне шепнула: «Лев Александрович, миленький, уходите лучше. Сами видите, что творится…».

— Лев, я зайду сегодня вечером, — сказал Жора напоследок.

— Зачем это?

— Зайду, поговорить надо. Ты будь дома, пожалуйста.

— Хорошо.

Придя домой, я сразу уснул. Когда я наконец смог подняться с кровати, было восемь вечера. Юрский разогрел мне суп и передал от Веры записку с тем, что Филипп обещался приехать в конце недели. Ближе к девяти в дверь позвонили.

— Я знаю, что ты не желаешь меня видеть, — замялся Жора, не зная, сесть ему или стоять, — но… мы посоветовались с Людой… хотя я и сам до этого решил, в общем, вот.

Он положил на стол сверток из пожелтевшей газеты, а когда увидел мое непонимание, развернул его и показал небольшую пачку денег.

— Здесь не так много, как может показаться. Но на первое время хватит.

— Я не могу принять это.

— Не веди себя, как скромная гимназистка, а посмотри правде в глаза. Пускай, отложены у тебя сбережения на черный день, но что потом? Это всего лишь деньги, Якубов.

— Буду ли я лучше тебя, если воспользуюсь ими? Кто я, если после всего произошедшего куплю на эти рубли хлеба с маслом и буду в прикуску с вареньем чай пить?