– Вот дурачок. У тебя что, жар?

Разразившись смехом, Мо Жань перекатился на бок и искоса взглянул на Ши Мэя сияющими глазами, такими яркими, будто в них плескались осколки звезд.

– Было бы здорово, если бы я мог каждый день есть твои пельмени, Ши Мэй.

Мо Жань ничуть не лукавил.

После смерти Ши Мэя Мо Жаню постоянно хотелось вновь ощутить вкус пельменей, приготовленных его руками. Это, однако, было уже невозможно.

В то время Чу Ваньнин еще не до конца разорвал все связи с Мо Жанем. Возможно, видя, как Мо Жань в оцепенении сидит на коленях у гроба Ши Мэя, не отходя от него ни на минуту, Чу Ваньнин испытывал чувство вины, поэтому тихо ушел на кухню, замесил тесто, нарезал мясо для начинки, а потом успел аккуратно слепить несколько пельменей. Но Мо Жань заметил, что он делает, до того, как Чу Ваньнин закончил. Боль утраты была слишком сильна, чтобы Мо Жань мог вынести это зрелище. Ему казалось, что Чу Ваньнин просто издевается над ним, неуклюже подражая Ши Мэю и пытаясь тем самым уколоть Мо Жаня побольнее.

Ши Мэй умер. Вполне очевидно, что Чу Ваньнин мог его спасти, но не стал, а после этого еще и хотел накормить Мо Жаня пельменями, слепленными им вместо погибшего ученика. Неужели Чу Ваньнин и вправду думал, будто это его порадует?

Вломившись на кухню, Мо Жань перевернул все вверх дном и раскидал посуду. Крупные белоснежные пельмени рассыпались по полу.

– Да кем ты себя возомнил? – прорычал он, глядя на Чу Ваньнина. – Достоин ли ты трогать вещи, которые трогал он, и готовить то, что готовил он? Ши Мэй мертв, доволен? Или тебе нужно свести в могилу всех своих учеников, прежде чем ты наконец успокоишься? Чу Ваньнин! Никому на свете больше не приготовить таких пельменей, какие получались у него. У тебя ничего не выйдет, сколько ни пытайся!

Сейчас, поедая те самые пельмени, Мо Жань испытывал радость, смешанную с тяжелыми переживаниями прошлого. Он ел не спеша, и, хотя на его губах играла улыбка, глаза были влажными от слез. К счастью, свеча светила слишком тускло, поэтому Ши Мэй не мог видеть, как едва заметно изменилось его настроение.

– Ши Мэй.

– Да?

– Спасибо тебе.

Ши Мэй на миг обомлел, а потом нежно улыбнулся.

– Это всего лишь пельмени. К чему церемонии? Если они тебе так нравятся, я просто буду почаще их готовить, вот и все.

Мо Жаню хотелось сказать Ши Мэю, что он благодарит его не только за пельмени.

«Ши Мэй, спасибо тебе за то, что и в прошлой, и в нынешней жизни лишь ты один по-настоящему уважал меня, невзирая на мое происхождение и на то, что мне пришлось скитаться под открытым небом четырнадцать лет, пытаясь выжить любой ценой.

Еще хочу поблагодарить тебя за то, что после моего возвращения к жизни одна лишь мысль о тебе не дала мне убить Жун Цзю. Если бы я вдруг не вспомнил тебя, боюсь, не сдержался бы и, совершив огромную ошибку, вновь свернул бы на старую дорожку.

Хорошо, что я вернулся к жизни в то время, когда ты еще жив. Я обязательно буду защищать тебя. Если с тобой что-то случится и этот бессердечный демон Чу Ваньнин не пожелает спасти тебя, это сделаю я».

Но разве мог Мо Жань произнести все это вслух?

Громко прихлебывая, он выпил весь бульон без остатка, не оставив в тарелке и перышка лука, и жадно облизал губы. На щеках довольного Мо Жаня появились глубокие ямочки, сделав его похожим на очаровательного мохнатого котенка.

– А завтра будет еще?

Ши Мэю стало смешно, но он с недоумением спросил:

– А тебе не надоест? Может, что-нибудь другое?

– Не надоест, даже если буду есть их каждый день. Боюсь только, что тебе надоест мне готовить.

Покачав головой, Ши Мэй улыбнулся.

– Не знаю, осталась ли еще мука. Если нет, то не смогу. А если с пельменями не выйдет, как насчет яиц в сахарном сиропе? Ты их тоже любишь.

– Отлично, отлично. Главное – чтобы приготовил именно ты, тогда я на все согласен.

На душе у Мо Жаня распускались весенние цветы и пели иволги. Он был так счастлив, что, обняв одеяло, перекатился по кровати туда-сюда.

«До чего милосерден и добродетелен Ши Мэй! И что с того, что ты отхлестал меня, Чу Ваньнин? Теперь я могу валяться в постели, окруженный заботой и вниманием Ши Мэя, ля-ля-ля!»

Стоило Мо Жаню вспомнить своего наставника, как к нежности, в которой он купался только что, подсыпалась добрая пригоршня гнева.

Он вновь принялся с негодованием проковыривать щель между досками кровати, думая про себя: «Какой “Юйхэн Ночного Неба”, какой “Бессмертный Бэйдоу”? Чепуха это все!»

«В этой жизни, Чу Ваньнин, мы еще посмотрим, кто кого!»

Глава 8

Этот достопочтенный отбывает наказание

Три дня Мо Жань дохлой рыбой валялся в постели. Как только его раны зажили, он получил повеление немедленно притащиться в павильон Хунлянь, чтобы искупить свои проступки ручным трудом.

Это также было частью его наказания. В течение срока, на который ему было запрещено покидать гору, Мо Жань не мог бездельничать, поэтому он стал мальчиком на побегушках и был обязан служить своей духовной школе, выполняя всякого рода грязную работу.

Обычно эта работа включала в себя разнообразные поручения: помогать тетушкам из зала Мэн-по мыть посуду, почистить все триста шестьдесят пять каменных львов, расположенных на столбах ограждения моста Найхэ, переписать какие-нибудь ужасно скучные свитки из архива и так далее.

Что за место этот павильон Хунлянь? Жилище этого Чу Ваньнина, которое втихомолку называли «Адом красных лотосов» или даже сравнивали с полем битвы асуров с Индрой[27], настолько ужасным оно представало в глазах людей.

На всем пике Сышэн людей, которые побывали там, можно было по пальцам пересчитать, и все они возвращались оттуда если не со сломанной рукой, то с перебитой ногой.

По этой причине обиталище Чу Ваньнина, помимо «Ада красных лотосов», называли и более приземленно: «павильоном сломанных ног».

Среди учеников пика Сышэн ходила такая шутка: «Красавец в павильоне обитает, порою Тяньвэнь призывает. Войдя в павильон, мигом познаешь боль сломанных ног. Если желаете, чтобы кто-то помог вам уничтожить ваши меридианы, то старейшина Юйхэн – лучший выбор!»

Как-то раз одна бесстрашная ученица осмелилась позариться на красоту старейшины Юйхэна и, загоревшись страстью, под покровом ночи украдкой