В толпе, не сдержавшись, прыснули со смеху.

Сказавший это юноша, залившись краской, сконфуженно отступил назад.

– Юйхэн, умерьте, умерьте свой гнев… – торопливо принялся успокаивать наставника старейшина Цзелюй, видя, что дело плохо.

– Мне еще не доводилось видеть столь бесстыжих людей, – пугающе ледяным тоном произнес Чу Ваньнин. – Как зовут этого последнего? Чей это ученик?

Помедлив, старейшина Цзелюй тихо выдавил:

– Мой ученик Яо Лянь.

Чу Ваньнин слегка приподнял брови.

– Ваш ученик? Забавно, что его имя звучит как «сохранить лицо».

Покраснев, сконфуженный старейшина решил сменить тему:

– У него хороший голос, и он бывает полезен, когда мы делаем подношения предкам.

Чу Ваньнин недовольно хмыкнул и отвернулся, не желая тратить слова на бесстыжего старейшину Цзелюя.

На пике Сышэн проживало несколько тысяч человек. Вряд ли стоило считать удивительным, что среди них нашлись десять подхалимов.

Эти «дорогие братья» несли ахинею с таким уверенным видом, что Мо Жань сам почти им поверил. Недурно, недурно! Выходит, не только он в совершенстве владеет искусством врать и не краснеть – в их духовной школе подрастает настоящая плеяда молодых талантов.

Выслушав несметное количество просьб в духе «умоляем старейшину Юйхэна смилостивиться!», Чу Ваньнин наконец обратился к собравшимся:

– Просите пощады для Мо Вэйюя? – Он помедлил. – Что ж, подойдите сюда.

Ничего не подозревающие ученики робко поднялись на террасу.

В ладони Чу Ваньнина блеснул золотистый свет – это, повинуясь приказу хозяина, материализовалась Тяньвэнь. Со свистом разрезав воздух, лоза устремилась к юношам и надежно связала их вместе, не давая шевельнуться.

Только не снова!

Мо Жань был на грани отчаяния. Стоило ему вновь увидеть Тяньвэнь, как у него начинали дрожать коленки. И где Чу Ваньнин раздобыл столь извращенное оружие? Хорошо, что в прошлой жизни он так и не женился. Любую выданную за него девушку Чу Ваньнин бы либо исхлестал до смерти, либо замучил своими допросами.

– Помогал ли тебе когда-нибудь Мо Жань побороть зло и отстоять справедливость? – с насмешкой во взгляде спросил Чу Ваньнин одного из учеников.

Разве мог несчастный выдержать те мучения, которым его подвергала Тяньвэнь?

– Нет! Не помогал! – тут же взвыл он.

Наставник Чу спросил другого:

– Помогал ли тебе Мо Жань справиться с одержимостью?

– А-а-а! Нет! Никогда!

– Давал ли тебе Мо Жань чудодейственное лекарство?

– А-а-а… Пощадите! Нет, нет, нет! Я все выдумал!

Чу Ваньнин освободил несчастных от пут, но тут же вновь безжалостно взмахнул ивовой лозой. Послышался треск, посыпались искры; Тяньвэнь резко метнулась вперед и жестоко хлестнула по спинам осмелившихся солгать юношей.

Воздух сотрясли истошные крики. Алые капли окропили камень.

– И что вы кричите? Живо на колени! – гневно произнес Чу Ваньнин, нахмурив брови. – Цзелюй!

– Я здесь.

– Наказать их всех!

– Слушаюсь!

В итоге молодые люди не только не извлекли никакой выгоды для себя, но еще и получили каждый по десять ударов палками за нарушение запрета на ложь, в довершение всего прочего отведав безжалостных ударов ивовой лозы старейшины Юйхэна.

Вечером Мо Жань лежал в кровати, растянувшись на животе, и со слезами на глазах всхлипывал от боли. На раны нанесли целебную мазь, но его спина была так густо исполосована, что он не мог даже перевернуться.

И без того очаровательный, съежившийся и хныкающий Мо Жань напоминал побитого пушистого котенка. К сожалению, теснившиеся в его голове мысли совершенно не соответствовали милому образу.

Вцепившись пальцами в одеяло, Мо Жань кусал простыню, представляя на ее месте этого Чу Ваньнина. Он кусал, толкал, пинал, рвал!

Единственным утешением был Ши Мэй, который пришел навестить его и принес тарелку собственноручно приготовленных пельменей. Под жалостливым взглядом этих ласковых глаз Мо Жань еще пуще залился слезами.

Плевать он хотел на то, что мужчина не должен плакать. Находясь рядом с тем, кто ему нравился, Мо Жань обожал капризничать.

– Так больно, что до сих пор не можешь встать? – Ши Мэй, вздохнув, присел на край его постели. – Учитель, он… он слишком жесток. Гляди, как сильно тебе досталось… Некоторые ссадины до сих пор кровоточат.

От слов Ши Мэя, полных жалости и беспокойства, сердце Мо Жаня наполнилось теплом. Он выглянул из-за края одеяла, посмотрел на Ши Мэя влажными глазами и захлопал ресницами.

– Ши Мэй, ты так заботишься обо мне, что у меня… у меня уже ничего не болит.

– Эх, погляди на себя – как эти раны могут не болеть? Ты ведь прекрасно знаешь, каков наш наставник. Прошу тебя, хорошенько подумай в следующий раз, прежде чем снова захочешь поозорничать, ладно?

Ши Мэй смотрел на него умоляюще, освещенный тусклым огоньком свечи, и этот его чистый, сияющий взгляд, полный жалости и глубоких переживаний, был подобен теплым водам весенней реки.

– Я больше не буду, клянусь, – покладисто пообещал Мо Жань.

– Относился ли ты хоть когда-нибудь серьезно к своим клятвам? – Ши Мэй улыбнулся, несмотря на сказанное. – Пельмени слегка остыли. Ты можешь подняться? Если нет – лежи, я тебя покормлю.

Чуть приподнявшийся Мо Жань, услышав эти слова, на глазах у изумленного Ши Мэя немедленно рухнул обратно на кровать и шутливо притворился, будто потерял сознание.

В той ли жизни, в этой ли – любимым блюдом Мо Жаня были приготовленные Ши Мэем пельмени. Каждый маслянисто блестящий пельмешек, чью нежную начинку обволакивало тончайшее тесто, получался гладким, мягким и ароматным, таял во рту и оставлял восхитительное послевкусие.

В особенности же Мо Жань обожал молочно-белый густой бульон, приправленный зеленым мелко нарезанным луком и желтым яйцом, взбитым и сваренным «ниточками», а также политый соусом из толченого чеснока, обжаренного в масле из острого перца. Казалось, что, попав в желудок, этот бульон мог согреть на всю оставшуюся жизнь.

Ложка за ложкой Ши Мэй сосредоточенно кормил Мо Жаня, приговаривая:

– Сегодня я не добавлял масло из перца. Ты серьезно ранен, и тебе лучше пока не есть острое – будет медленно заживать. Вместо этого я сварил бульон на косточке. Вот, выпей.

Мо Жань пристально смотрел на него, не в силах отвести взгляд.

– Острое не острое – все будет вкусно, если приготовлено тобой, – с улыбкой сказал он.

– Вот болтун. – Ши Мэй улыбнулся в ответ и выловил плавающее в бульоне яйцо. – Держи подарок – всмятку. Я знаю, ты любишь.

Мо Жань рассмеялся. Пучок растрепавшихся волос на макушке встал торчком, напоминая распустившийся цветок.

– Ши Мэй.

– Что такое?

– Ничего. Просто захотелось назвать тебя по имени.

Торчащая кверху прядь качнулась туда-сюда.

– Ши Мэй.

– Снова решил просто так позвать меня? – спросил Ши Мэй, сдерживая смех.

– Угу. Я просто зову тебя по имени, и это доставляет мне радость.

Ши Мэй