миром. Например, темный зал, в котором ученикам предлагалось подумать над своим поведением, имел название зала Яньло. Каменный мост, соединявший жилую зону с учебной, именовался Найхэ в честь моста, соединяющего мир живых с миром мертвых; столовая называлась залом Мэн-по по имени богини, готовящей суп забвения, площадка для занятий боевыми искусствами – Даошань Хохай, «Гора мечей и море огня»; запретная зона на заднем склоне – разломом Сыгуй, «Разломом призраков», и так далее и тому подобное.

Эти названия тоже можно было счесть неплохими, учитывая, что некоторые более отдаленные места именовались просто-напросто Эта гора или Это озеро; две же отвесных горы под названиями А-а-а и У-у-у кому угодно бы утерли нос.

Разумеется, жилищам старейшин также было не избежать этого бедствия – каждое из них получило свое прозвание.

Обитель Чу Ваньнина, естественно, не стала исключением. Он любил покой и тишину, поэтому не желал ни с кем жить под одной крышей. Его жилище было расположено на южной вершине горы Сышэн. Густые зеленые заросли бамбука скрывали его от посторонних глаз, а у входа имелся пруд, в котором благодаря обилию духовной энергии круглый год буйно цвели лотосы цвета алой зари.

Ученики же тайком прозвали это очаровательное место «Хунлянь Диюй», «Ад красных лотосов».

Вспомнив об этом, Мо Жань невольно рассмеялся.

Что поделать, Чу Ваньнина никто не заставляет днями напролет напускать на себя жуткий вид, будто он изображает владыку ада Яньло. Ученики, завидев его, пугались так, словно увидели асуру[26] или иного демона; а как иначе назвать логово демона, если не адом?

Голос Сюэ Мэна вырвал Мо Жаня из его мыслей:

– И тебе еще хватает наглости смеяться! Доедай быстрее. После завтрака пойдешь со мной на террасу Шаньэ. Сегодня учитель прилюдно тебя накажет!

Мо Жань со вздохом прикоснулся к свежему рубцу на щеке и зашипел от боли.

– Ай… Больно.

– Поделом!

– Эх, интересно, починил ли он Тяньвэнь? Хоть бы нет. В любом случае учителю не стоит снова использовать ее, чтобы меня разговорить. Кто знает, какой еще чепухи я наплету.

Видя, что Мо Жань всерьез обеспокоен этим, Сюэ Мэн побагровел.

– Осмелишься прилюдно сказать что-нибудь не то и проявить неуважение к учителю – я тебе язык вырву! – гневно выпалил он.

Прикрыв лицо ладонью, Мо Жань замахал другой рукой и негромко сказал:

– Не надо, не надо ничего вырывать. Если учитель снова возьмет свою ивовую лозу и свяжет меня, я сам себе язык откушу в доказательство собственной невиновности.

В час Дракона Мо Жаня, как и следовало, привели на террасу Шаньэ. Вокруг, насколько хватало глаз, колыхалось море из учеников пика Сышэн в темно-синих одеждах, поверх которых они носили легкий доспех такого темного синего цвета, что он казался почти черным. Искрились, отбрасывая блики, поясные пряжки в виде львиных голов, наручи и серебряная кайма одежд.

На востоке взошло солнце, и пространство вокруг террасы Шаньэ осветилось ярким блеском множества доспехов.

Мо Жань стоял на коленях, слушая, как старейшина Цзелюй зачитывает длинный список его прегрешений.

– Ученик старейшины Юйхэна, Мо Вэйюй, пренебрег законами, не внял наставлениям, нарушил внутренние правила и отступил от моральных принципов. Согласно правилам, за нарушение четвертого, девятого и пятнадцатого запретов школы пика Сышэн он получит восемьдесят ударов, сто раз перепишет свод правил, а также не сможет покидать гору в течение месяца. Есть ли у тебя возражения, Мо Вэйюй?

Мо Жань бросил взгляд на фигуру человека в белом, сидящего вдалеке.

Ему единственному из старейшин пика Сышэн дозволялось не носить одинаковый для всех темно-синий костюм с серебряной каймой.

В своем белоснежном сатиновом одеянии с наброшенной поверх накидкой из тончайшего серебристого газа, навевавшей мысли об искрящемся инее с заоблачных высей, Чу Ваньнин выглядел холоднее и равнодушнее вековых морозных вершин. Он сидел в некотором отдалении, храня молчание. Мо Жань со своего места не мог разглядеть его лица, но был совершенно уверен: на нем написано лишь равнодушие.

– У меня нет возражений, – ответил Мо Жань, сделав глубокий вдох.

Тогда старейшина Цзелюй, следуя установленному порядку, задал вопрос толпе учеников:

– Если кто-нибудь не согласен с данным решением либо желает что-то добавить, пусть говорит.

Ученики заколебались, обмениваясь растерянными взглядами.

Никто из них и подумать не мог, что Чу Ваньнин, старейшина Юйхэн, действительно способен отправить собственного ученика на террасу Шаньэ и прилюдно наказать. Выразившись покрасивее, этот поступок можно было назвать истинным проявлением бесстрастия; если же говорить начистоту, такое мог совершить только хладнокровный и бессердечный монстр.

Подпирая рукой подбородок, хладнокровный монстр Чу Ваньнин восседал на своем месте, полный безразличия к происходящему.

Внезапно кто-то выкрикнул, используя технику усиления звука:

– Старейшина Юйхэн, этот ученик желает просить снисхождения для брата Мо!

– Просить снисхождения?

Очевидно, тот юноша решил, что раз Мо Жань – родной племянник главы, то, несмотря на нынешний проступок, его все равно ждет блестящее будущее, а потому следует воспользоваться случаем и заранее снискать его расположение.

Следуя своей задумке, он принялся нести полный вздор:

– Пускай брат Мо и оступился, но он по-доброму относится к своим товарищам и всегда готов помогать слабым. Прошу старейшину принять во внимание то, что по натуре он вовсе не злой, и смягчить наказание!

Тут стало ясно, что не ему одному пришла в голову мысль втереться в милость к брату Мо.

Молодых людей, поднимавшихся на защиту Мо Жаня, постепенно становилось все больше. Причины они озвучивали самые разнообразные и порой такие диковинные, что самому Мо Жаню было неловко их слышать. Когда это он «славился душевной чистотой и большим сердцем, радеющим за всю Поднебесную»? Они собрались здесь для проведения публичного наказания или чтобы осыпать его похвалами?

– Старейшина Юйхэн, однажды брат Мо помог мне побороть зло и отстоять справедливость, обезглавив сильное и свирепое чудовище! Я прошу вас признать его заслуги, которые, как известно, искупают ошибки. Надеюсь, что старейшина будет милосерден!

– Старейшина Юйхэн, когда-то брат Мо помог мне побороть внутренних демонов и справиться с одержимостью. Я верю, что в этот раз проступок брата Мо обусловлен минутным помутнением разума. Прошу старейшину не судить его строго!

– Старейшина Юйхэн, в прошлом брат Мо даровал мне чудодейственное лекарство, которое спасло жизнь моей матушке. Брат Мо – добрый и великодушный человек. Умоляю старейшину смягчить наказание!

Последний из заступников на миг замялся: предшественник только что озвучил его доводы, и теперь он не знал, чего бы такого еще наплести. Однако под ледяным взглядом Чу Ваньнина юношу мигом озарило, и он громко ляпнул:

– Старейшина Юйхэн, брат Мо как-то помог мне с парным