меняются традиции и обычаи. Горы становятся полем деятельности и превращаются в главное укрытие, которое позволяет выжить, получить убежище, организовать засаду, отступить и вновь затаиться.

И Маруланда с самого начала «виоленсии» в 1948 г. стал человеком гор, который решил связать свою судьбу с оружием как единственной возможностью сохранить свою жизнь. Его детство было окружено домашней заботой родных, рассказами о Тысячедневной войне http:// left.ru/2009/11/alape193.phtml?print – _ftn1, историями об антиокийской колонизации Киндио и страшными рассказами о домовых и привидениях. К 18 годам он стал довольно многообещающим торговцем в Сейлане (департамент Валье). В 19 лет он видел, как языки пламени, уничтожившие Сейлан, поднимаются до неба, а местное население в ужасе разбегается по окрестным деревням. И тогда Маруланда снова уходит в горы, преследуемый за свои гаитанистские http: //left.ru/2009/11/alape193. phtml?print – ftn2 убеждения, снова становится жителем гор, для того чтобы научиться слушать и различать всё многообразие их голосов. В 1949 г., в возрасте 19 лет, он создаёт свой первый партизанский отряд из 14 двоюродных братьев для нападения в августе этого же года на Хенову, его родной город, в знак протеста против прихода к власти Лауреано Гомеса[19].

После разгрома и рассеяния его семейного партизанского отряда он уходит на юг Толимы в поисках Лоайсов, своих родственников, дабы присоединиться к отряду, которым командовал старик Херардо Лоайса. Партизанский опыт последнего серьёзно повлиял на перемены в образе мыслей Маруланды. Бальтасар, партизан-коммунист из Дависа, который знал Маруланду именно с этих пор, рассказывает о том времени так: «Я знал его примерно с 1950 по 1955 г., поскольку на юге Толимы в то время возникло два партизанских отряда. Тот отряд, с которым он был связан в начале, возглавляли его родственники, старик Лоайса, его дядя, и его двоюродные братья. И был отряд, возглавляемый коммунистами, который базировался ближе к северной границе департамента. Где-то к концу 1949 г. Маруланда решил отойти от движения, возглавляемого своими родственниками. Он создал свой отряд из числа тех, кто пошёл за ним, с его заместителем Басилио, который позже стал обыкновенным бандитом. Отличительной чертой этого отряда было то, что они, в отличие от других, не сидели на одном месте, а были очень подвижны, очень мобильны. Этот отряд насчитывал около 30 человек, и он прочно закрепился в районе Гаитании. Эта территория полностью контролировалась ими, и они встретили очень тёплый приём со стороны местного населения, поскольку они с самого начала стремились установить самые дружественные, братские и доверительные отношения с местными крестьянами. Мы, коммунисты, довольно быстро установили с ними контакт, и после этого он стал постоянным, как и обмен информацией и взаимные консультации. И опять-таки, в отличие от других, они ничего не делали против гражданского населения, наоборот, они, как могли, защищали крестьян.

Мануэлю, сохраняя дружеские отношения с партизанским отрядом своих родственников, удалось также наладить хороший контакт с Хакобо Приасом Алапе, который тоже стал партизаном после событий 9 апреля 1948 г., с Элисео Веласкесом и другими отрядами из Льяносов. Хакобо Приас Алапе охотно поддержал эксперимент Маруланды и в ходе частых дружеских бесед поведал ему многое из своих приключений. Огромный опыт отрядов из Льяносов, которые опирались на постоянную помощь гражданского населения и были, по сути дела, вооружённой рукой народа, народа в подлинном смысле этого слова, сыграл немалую роль в становлении партизанской организации Маруланды. Мануэль, как человек очень умный, прирождённый военный руководитель, схватывал всё на лету и тут же внедрял это в практику своего отряда.

И именно это в итоге и привело его к отходу от Лоайсов. Всё же они были вооружённой группой слишком сектантской, слишком замкнутой. Я бы сказал, что в своей деятельности они во многом воспроизводили, практически без изменения, стратегию и тактику времён Тысячедневной войны, что, безусловно, являлось следствием незавершённости той войны между консерваторами и либералами. Это было своего рода продолжение ситуации именно того времени, когда разные отряды воевали, по сути дела, против всех и вся, а если и были вынуждены покинуть какую-то местность, то уничтожали всё, что там было. Для Лоайсов, например, ничего не стоило совершить точно такое же преступление, которое совершала полиция, именовавшаяся нами “грифамиˮ. Вся разница между “грифамиˮ и ними заключалась только в том, что первые состояли на службе правительства, а вторые выступали против него, а в остальном они были совершенно одинаковы. Убивали, грабили, творили насилие, одним словом, совершали все те же преступления, что и их враги. Оказаться врагом что тех, что других было одинаково ужасно.

Чем дальше, тем больше Маруланде всё это переставало нравиться. И тогда он, не ссорясь, не ругаясь, не враждуя со своими родственниками, создал свой отдельный, независимый от них отряд, выстроил самостоятельную экономическую базу и стал действовать автономно. Отдельный отряд, который уже не имел связи с ними, но ещё не имел связи с нами. Все мы находились на одной территории, и, по сути дела, получалось так, что боролись за влияние над одним и тем же населением. То есть ситуация складывалась довольно интересная. Сначала мы объединились с движением Лоайсов в Эль Дависе, и поэтому Мануэль сторонился нас, а потому первое заседание Объединённого штаба прошло без его участия. В это время он находился южнее, в районе Гаитании, юга Аты, Планадас и частично департамента Уила. Он установил свой контроль на стыке границ департаментов Толима, Уила и Каука. Получилась довольно обширная территория.

Его люди столкнулись с нашими, когда мы проводили одну из своих операций. Мы проводили рейд далеко на юг, как раз в поиске путей выхода к Кауке, Валье и Уиле, и вот тут-то и произошла встреча с группой вооружённых людей, и стало ясно, что это какие-то неизвестные нам партизаны. Они встретили нас с недоверием, даже с враждебностью. Потом появился Мануэль и сел поговорить с командиром нашего отряда из Эль Дависа. Он сказал ему так: “Хватит меня преследовать, я тоже революционер и партизан. Мне кажется, что Вы преследуете меня. Но я никогда не отдавал и не отдам приказа стрелять в Вас. Я не хочу ни убивать Вас, ни закрывать Вам проход через мою территорию. Но и Вы должны ничего не предпринимать против меня, должны с уважением относиться к моим людям. И вообще, я хотел бы встретиться с Вашими руководителями. Мне нравится, как действуете Вы, но не нравится то, что делают те, другие. Поэтому я и ушёл от них. Но я не собираюсь всё время отсиживаться здесь в одиночестве, я хочу принять участие в более широком движении. В общем,