class="p1">— Со святыми упокой, Господи. — Он помолчал. — Вы совсем не такая, как описывал вас брат… или молва.

Я невесело усмехнулась.

— Догадываюсь, что говорит молва. Репутация.

— Люди бывают жестоки в суждениях… особенно когда дело касается юных барышень.

— Особенно когда те оказываются не послушными тихонями.

— Брат именно так о вас и отзывался. Как о тихой и скромной. Все гадал…

— Как меня угораздило? Наверное, хорошо, что я не помню. Та девочка винила себя. А я просто вижу подлость во всей ее мерзости. И не позволю растоптать мою жизнь.

Ярость схлынула, холодный ветер продул сквозь шаль. Меня снова затрясло — от той усталости и опустошения, что бывает после сильных эмоций.

Стрельцов скинул форменный сюртук, накинул мне на плечи.

— Пойдемте в дом, Глафира Андреевна. Я верю вам. Верю, что вы действительно потеряли память. Но это все усложняет.

— Понимаю.

От кителя пахло кожей, немного лошадью и еще чем-то терпким и свежим, очень мужским. Я поплотнее запахнула полы — почему-то захотелось завернуться в него, в этот запах, будто он мог защитить меня.

— Первое, что закричала сегодня экономка, — «Глашка барыню убила». У меня есть мотив, и не один, а под моим тюфяком лежит окровавленная ткань.

8.1

— Даже так?

Я не смотрела на исправника, но будто воочию увидела, как он приподнял бровь. Пожала плечами.

— Кто-то из четверых, живущих в доме, — убийца. Возможно, я, но только полная дура вместо того, чтобы сжечь улику в печке, — а ночью ударили заморозки и печку топили — засунет ее под собственный тюфяк. Смею надеяться, что дурой я никогда не была. — Вспомнила кое-что, и пришлось добавить: — За исключением той истории с гусаром.

— Сейчас вы производите впечатление очень неглупой барышни, — сказал Стрельцов без тени улыбки.

— Спасибо. И тогда получается, что убийца не я, но кто-то очень хочет меня ею назначить. Потому лучше я сама расскажу вам, что, заправляя утром постель, обнаружила залитую кровью ткань, чем кто-нибудь наведет вас на мысль обыскать мою комнату и вы обнаружите «улику».

Он кивнул.

— Вы больше никому об этом не говорили?

Я покачала головой.

— Хорошо, вот и не говорите дальше. И давайте пока оставим эту тему. Вы обещали обед, а убийство — не самая аппетитная тема для застольной беседы.

— Конечно.

Мы уже подошли к дому, я развернулась, чтобы отдать Стрельцову его мундир.

— И все же я бы советовал вам принять предложение Марии Алексеевны. Кто-то убил вашу тетушку. И этот кто-то все еще в доме. Я послал в город за приставом, одним из лучших, но этого может быть недостаточно.

Вот как. Я заколебалась, но все же решила спросить прямо:

— Вы послали за приставом, чтобы он охранял меня как возможную следующую жертву или как подозреваемую?

Стрельцов не стал прятать глаз.

— Пока не будет названо имя убийцы, все, кто был в доме, — подозреваемые. Вам всем придется оставаться в усадьбе до тех пор, пока суд не установит наказание для убийцы.

— В усадьбе? В доме? — уточнила я.

— Ну что вы, я прекрасно понимаю, что это невозможно в данных обстоятельствах. Конечно же, вам нужно будет отлучиться на похороны, да и дела: вам теперь придется самой заниматься всем. Будем считать «домом» пределы ваших земель, но я бы попросил вас, отправляясь за пределы усадьбы, брать в сопровождение Гришина.

Я невесело хмыкнула.

— Которого тут же запишут в мои любовники, учитывая мою репутацию.

Исправник не ответил и взгляда не отвел. Очевидно, что он уже все решил и спорить бесполезно.

— Как долго это будет продолжаться?

— Я же сказал…

— Месяц? Год?

— Суды — дело медленное. От полугода.

Отлично, просто отлично! Мне очень хотелось сказать, что я об этом думаю, но, пожалуй, и без того уже наговорила столько, что лучше бы придержать язык. Впрочем, была в его логике дыра, в которую…

— Вы сказали — один из лучших приставов. Вы готовы посадить в глуши на полгода одного из лучших своих людей? Только для того, чтобы присматривать за мной?

— И Савелием Никитичем. И вашей экономкой.

Я застонала, поняв, что эти двое окажутся надолго ко мне привязаны.

— Я собиралась уволить обоих.

— Ваше право. В таком случае им обоим будет предписано сообщить властям о своем новом месте жительства и регулярно являться для надзора.

— И тогда вы отошлете пристава?

Он покачал головой. Сказал неожиданно мягко:

— Глафира Андреевна, Гришин останется так долго, как я сочту нужным, хотите вы того или нет. Рассматривайте его не как тюремщика, а как охранника. Однако он все же мужчина и, как вы сами заметили, не может сопровождать вас везде. Поэтому хорошо бы, чтобы Марья Алексеевна тоже осталась.

Я обдумала его слова.

— Если мне ничего не угрожает, тогда охрана мне не нужна. Если угрожает — не стоит подвергать опасности других. Пристав — ладно, это его работа, хотя мне от этого только лишние хлопоты. Но Марья Алексеевна…

— Не безумец же преступник! Зачем убивать посторонних?

— Да и меня, получается, незачем. Нужно же на кого-то свалить убийство.

Исправник снова ничего не ответил. Я решила попытаться в последний раз.

— К тому же у меня есть Полкан. И Герасим.

— Почти бездомный невоспитанный пес и немой дворник, — усмехнулся исправник. — Прекрасная защита для барышни, которую сегодня едва не задушили.

— Темните вы, ваше сиятельство, — вздохнула я. — Дыр в вашей логике столько, что стадо медведей пролезет.

— Медведи не ходят стадами, — улыбнулся он.

Я фыркнула:

— От такой жизни и медведи в стадо собьются, и начнут травку жевать.

Ясно, что больше я ничего от него не добьюсь. И, может быть, он и прав. Если уж мне все равно навяжут охранника, лучше пусть в доме будет уважаемая женщина. По крайней мере пока я не найду компаньонку. Правда, как ее искать, я совершенно не имею представления. Как и о многом, многом другом.

— Мне нравится Марья Алексеевна, — призналась я. — Но вы видите, в каком состоянии дом. И у меня совсем нет прислуги, кроме тех двоих. Вы были свидетелем, как они себя ведут…

— И полностью согласен с вашим намерением рассчитать их. Разберетесь с делами и наймете нормальную