Легко сказать «рассчитать» — но я так и не знаю, грамотна ли. Тот проблеск понимания, что случился в гостиной, случайность или закономерность? И как в таком случае прикажете проверять счета? А потом — как выставить эту парочку? Управляющий совсем страх потерял.

Снова поколебавшись, я все же решилась.

— Могу я попросить вашей помощи как представителя власти? Я хотела бы, чтобы эти двое передали мне дела под вашим контролем. Если вы не возражаете, конечно.

— Почему нет? — пожал он плечами. — В конце концов, в мои обязанности входит надзор за порядком в уезде и исполнением законов. К тому же как уездный исправник я обязан проявлять «доброхотство и человеколюбие к народу». — В его голосе промелькнула легкая ирония. — Так что я помогу вам с приемом дел и расчетом прислуги. Тем более что это часть расследования. Может, старушку убили, когда она обнаружила, что ее обкрадывали. Точнее, вас.

8.2

На душе потеплело. Я даже сама удивилась своей реакции: оказывается, мне действительно было очень важно, согласится ли исправник.

Или я ищу повод задержать его в доме подольше?

Эта мысль напугала меня не на шутку. Нет. Просто он — один из немногих знакомых, да и жалко было бы разочароваться.

— Глафира Андреевна?

— Простите, — очнулась я. Щеки налились горячей тяжестью. — Я задумалась.

Не к месту добавила:

— Спасибо.

Да что такое со мной творится, веду себя не умнее Вареньки!

У Стрельцова хватило такта не заметить моего смущения.

— Что до Марии Алексеевны — позвольте ей самой решать, готова ли она обходиться без прислуги и жить в таких условиях. Почему-то я думаю, что они ее не смутят. И спасибо за приглашение к обеду. Я уверен, он скрасит те неприятные обязанности, которые нам предстоят. — Он открыл передо мной дверь, пропуская в дом. Спросил: — Глафира Андреевна, вас не затруднит позаботиться о сотском? Я бы не хотел отпускать его, пока не приедет пристав, но нельзя же заставлять человека поститься.

— Я уже покормила его.

— Благодарю.

Я думала, что доктор будет наверху, с Варенькой, но он обнаружился у подножия лестницы.

— Проведал нашего пострадавшего, — пояснил он, прежде чем я открыла рот.

— Как он? — спросила я.

— Что случилось? — одновременно со мной встревожился исправник.

— Савелий Никитич поссорился с Глафирой Андреевной, — сказал доктор. — Свидетелем начала ссоры я не был и ее причины не знаю. Итог — те следы, что вы, несомненно, уже заметили на шее нашей хозяйки.

Я механически потерла горло под взглядами обоих мужчин. Доктор продолжал рассказывать:

— У приказчика — несколько укусов мягких тканей спины и предплечья, без повреждения мышц, и два ожога… Отпечатки рук Глафиры Андреевны, насколько я могу судить. Анастасия Павловна квалифицировала бы их как ожоги второй-третьей степени.

— Мне это ни о чем не говорит.

— Понимаю. Описание повреждений я уже изложил письменно — и тех, что обнаружил на шее барышни, тоже. Ознакомитесь, как будет время, и сделаете выводы.

Стрельцов потер лоб.

— Час от часу не легче. Теперь еще и разбирайся, кто на кого напал.

Я не удержалась от ехидства:

— Ну конечно же, я. Сперва ночью тюкнула тетушку топором, потом выманила достопочтенного управляющего из комнаты, где вы велели ему сидеть, и обожгла, одновременно натравив пса…

— На вашем месте я бы так не шутил, — перебил меня исправник таким тоном, что шутить мне и в самом деле сразу же расхотелось.

— Думаю, вы сможете расспросить пострадавших и разобраться, — примиряюще заметил доктор. — Тем более что повреждения у обоих не угрожают ни здоровью, ни жизни.

— Если пес не бешеный, — покачал Стрельцов.

— Не бешеный. Он пил, — сказала я.

— Значит, Савелий Никитич выздоровеет, если не станет пренебрегать моими рекомендациями, — заключил доктор.

— Давайте обсудим это после обеда. — Честно говоря, я уже устала от разговоров и снова захотела есть. — Как уже заметил Кирилл Александрович, болезни, смерти и прочие пакости — не лучшая тема для застольной беседы. Предлагаю немного от них отдохнуть.

Я начала подниматься по лестнице, мужчины за мной.

— И вы представляете, милостивая государыня, они решили, будто могут просто взять и сломать мне жизнь! — донесся сверху звонкий голос Вареньки. — Родительская воля, конечно, священна, но помилуйте, разве они помнят, каково это — любить? Ведь в старости чувства — это что-то давнее, смешное, напрочь забытое. Осталась лишь привычка и скука…

Я закрыла рот ладонью, пряча улыбку. Сколько лет родителям этой девицы? Сорок, а то и меньше? Действительно, какие любови в таком древнем возрасте!

— Они говорят, я ребенок, — продолжала разоряться Варенька. — Но я уже совсем взрослая! Неужели человек в пятнадцать лет не способен понять свое сердце?

— Одна уже поняла, — буркнула я себе под нос. Губы Стрельцова сжались в тонкую линию.

— Все мы были молоды, душа моя, и все мы не соглашались с родителями, — мягко произнесла Мария Алексеевна.

— Ах, если бы только родители! Но Кирилл! Кирилл, который всегда понимал меня с полуслова и покрывал мои шалости! Согласился с ними, даже не поговорив со мной! Видимо, служба так меняет человека, он стал тюремщиком не только по обязанностям, но и в душе!

Я приподняла бровь, вопросительно глядя на исправника. Потянулась к двери. Он опередил меня, распахнув ее.

— Прошу вас, Глафира Андреевна.

Я думала, Варенька смутится, поняв, что ее слышали. Но она обернулась навстречу нам и заявила, в упор глядя на брата:

— А теперь завез меня в несусветную глушь, куда даже почта не ходит!

Стрельцов открыл рот, но его перебили.

— Вот что, голубушка. А не погостить ли вам у Глафиры Андреевны? — Голос Марьи Алексеевны прозвучал одновременно добродушно и властно. — С вашей ногой пускаться в дорогу — сущее безумие.

— Здесь? В этом ужасном доме, где произошло убийство? — Варенька округлила глаза. — Я поняла, вы с ними заодно! — Она попыталась вскочить, но тут же со стоном упала на диван. — Вы ничего не добьетесь. Пусть в этой глуши пройдут мои лучшие годы, я все равно не откажусь от своей любви!

— Полноте, голубушка. Речь идет о вашем здоровье, а не о ваших сердечных делах. — Женщина обернулась ко мне. —