От такой бесцеремонности я лишилась дара речи. А Стрельцов, видимо, чтобы добить меня окончательно, сказал:

— Это было бы очень любезно с вашей стороны. Верхом кузина ехать не сможет, с ее ногой, а дороги… — Он развел руками, выразительно глядя на доктора.

— Свежий воздух и новые впечатления, несомненно, пойдут на пользу Варваре Николаевне и ускорят заживление, — поддакнул тот.

8.3

— Да вы сговорились! — вскинулась девушка.

Я бы сказала то же самое, если бы могла произнести хоть пару слов — как назло, в голову не лезло ничего кроме ругательств. Возмущенно посмотрела на старую нахалку — и встретила очень внимательный взгляд выцветших от возраста глаз. Под этим взглядом я опомнилась. Даже если наплевать на гипотетических «желающих» на меня покуситься, мне нужна помощь. Я ничего не знаю об этом мире и его правилах. Да я даже не знаю, как и где похоронить старуху! Конечно, могилу-то я выкопаю, если придется, но как бы это не сочли попыткой скрыть преступление. Мне нужна информация. Мне нужно принять дела у экономки и управляющего, а для этого — не поссориться с исправником раньше времени. Он, очевидно, хочет развязать себе руки, повесив капризную родственницу на меня. На миг мне стало жаль эту дуреху, хоть и ясно было, что возни с ней не оберешься.

А Марья Алексеевна? Будет ли от нее польза или только новые хлопоты? Что ж, не проверишь — не узнаешь.

— Я всегда рада гостям, — нашлась я наконец. — Однако едва ли я могу создать графине и вам, Марья Алексеевна, те условия, к которым вы привыкли.

Может, она сама сбежит, поняв, что заботиться о себе придется самостоятельно. Я со всем не справлюсь, даже если очень захочу. А я не захочу.

— Экие пустяки, — махнула рукой она. — Гостю важна хозяйская честь, а не достаток. Не бери в голову, Глашенька, я ко всему привычная. Помню, когда мы с покойным моим Павлом Дмитриевичем в Дулесовской крепости оказались… Там бунтовщики всех перебили, а меня спасли соленые огурцы: в погребе пряталась, в бочке. Две недели там сидела, пока Павел Дмитриевич, тогда еще поручик, с отрядом не появился. А после нам пришлось через леса пробираться, по весенней распутице. Пришлось самой о себе заботиться. Барышню-то, конечно, все берегли как могли, да не будешь же денщику свои панталоны совать?

Варенька, побагровев, хватанула ртом воздух, не вынеся такого бесстыдства. Иван Михайлович хмыкнул в усы. Стрельцов, смущение которого выдавали только порозовевшие скулы, усмехнулся.

— Кажется, вы найдете общий язык с нашей очаровательной хозяйкой.

— Зато к лету я уже была замужней дамой. — Марья Алексеевна словно и не заметила всеобщей неловкости. — Павел Дмитриевич хотел было отложить венчание до возвращения в столицу, да только я ему напомнила, что две недели в пути наедине с барышней — это уже повод к свадьбе, хочешь ты того или нет.

— Ах, оставьте ваши неприличные истории! — простонала Варенька, все еще пунцовая. — Вы… вы… — Она явно не могла подобрать слов выразить возмущение.

— Я женщина, много повидавшая на своем веку, — невозмутимо закончила за нее Мария Алексеевна. — Что до неприличных историй… Поверьте, душа моя, неприличные истории случаются даже в лучших семействах. Особенно в лучших семействах, — многозначительно добавила она.

Варенька издала сдавленный звук и демонстративно отвернулась к спинке дивана.

— Пойдемте обедать, — с деланой жизнерадостностью заявила я. — Блины простынут.

— Блины? — оживилась Варенька, приподнявшись на диване.

Я не удержалась от улыбки.

— Если вам трудно спускаться, я принесу наверх.

— Я вам помогу, — сказал Стрельцов.

Варенька расцвела, оказавшись в центре внимания, но, прежде чем она успела ответить, вмешалась Мария Алексеевна. Генерал в юбке, честное слово!

— Нет-нет, молодой барышне полезно двигаться, правда, Иван Михайлович?

— Правда, — согласился тот, оглаживая усы. — По мере возможности. До завтра вам лучше не опираться на больную ногу, пока гипс не затвердеет как следует…

Девушка торжествующе посмотрела на Марию Алексеевну.

— Но двигаться вам необходимо, — продолжал доктор. — Сегодня мы все поможем вам по мере сил, а завтра, когда гипс застынет, вы спокойно сможете ходить с помощью костылей.

— О! Ходить с костылями, как какая-то… инвалидка! — Ее глаза начали стремительно наливаться слезами.

Доктор оказался непреклонен.

— Вам нужно ходить самой как можно больше, по возможности, опираться на гипс, чтобы травмированная нога действовала. Иначе мышцы ослабеют, и, когда мы снимем все повязки, вам придется учиться ходить заново, будто младенцу. И это будет намного труднее, чем в младенчестве.

— Но княгиня обещала, что я забуду о вывихе! — возмутилась девушка.

— Она сказала при этом, что вы должны провести все это время в постели?

— Нет, но…

— Повторяю: не хотите охрометь — двигайтесь как можно больше.

Варенька надулась, но спорить перестала. Только фыркнула, когда я сказала, что попрошу Герасима выточить костыли, когда он вернется. Кстати, пора бы ему вернуться.

Оставив гостей хлопотать вокруг девушки, помогая ей спуститься, я поспешила вперед — накрыть на стол, а заодно хоть пару минут отдохнуть от этого балагана.

Кажется, я здорово ошиблась, разрешив дамам пожить у меня.

Хотя кто меня спросил, на самом-то деле!

9.1

Обед прошел, как пишут в дипломатических протоколах, в теплой и дружеской обстановке. Наверное, я показала себя плохой хозяйкой, промолчав почти все время. Я никогда не страдала от косноязычия, но сегодняшний день стал слишком долгим и слишком утомительным — а ведь он еще не закончился! К счастью, генеральша — мысленно я так ее и прозвала — помогла мне. Будь она возраста Вареньки, я бы сказала, что она беспрерывно щебетала, но трубному гласу дамы не подходило это слово. У меня начала болеть голова, и все же я была ей благодарна за возможность кивать, время от времени произнося: «Очень интересно», «В самом деле?» и «Да что вы говорите?» Я жевала, не чувствуя вкуса блинов, — возможно, в этом виновата была не только усталость, больше душевная, чем телесная, но и внимательный взгляд исправника, под которым кусок в горло не лез. Варенька, оказавшись за столом, демонстративно вздернула носик, давая понять, что намерена объявить голодовку в знак протеста, однако заурчавший живот выдал ее с головой. Покраснев