своих детей у нее нет, но дочку близкой подруги она знает с рождения и любит как родную, а сейчас и вовсе пришлось заменить ей мать, которая скоропостижно умерла. А дочка осталась одна и беременная: «Вы только представьте, каким мерзавцем и подлецом оказался тот ее парень! И ведь знает же, что его ребенок растет без отца, и ничего у него не шевелится, ни стыда, ни совести у человека…»

Платье дошил позавчера, надо позвонить ей. Он заранее предвкушал, как вынесет ей наряд – торжественно, не на плечиках, а на вытянутых руках, как царственной особе. Как она потом будет смотреть на себя в зеркало. И как за этот взгляд, изумленный, восторженный, не узнающий себя, он простит ей все.

Капля сидела на кухне. За тот час, что Андрея не было дома, она набралась сил, порозовела и взбодрилась; будто, разозлившись на дочь, выкричала и выплакала из себя болезнь.

– А знаешь, мне вдруг лучше стало. – Капля по-хомячьи грызла соломку, перед ней на столе стояла чашка с чаем и лежали три яблока. – А ты, вижу, роль папаши решил примерить? – Она криво усмехнулась.

– Лучше – и хорошо. – Андрей сунул пухлый пакет под стол. – А Фло где? Упокоилась она?

– Я, кстати, в сад завтра не собираюсь. Мне эти скандалы с воспиталкой на фиг не нужны, так что ты, если хочешь, сам ее веди. А Фло я сказала, что костюм у нее будет. Она успокоилась, поела немного и, кажется, спать легла.

Андрей удивился: так рано Фло никогда не ложилась. После ужина сидела в своей комнате, листала затерханные книжечки, кутала в тряпки куклу, иногда рисовала.

Он зашел в детскую. Девочка спала, хотя горел верхний свет – неприятный, мутный, словно прокисший. Андрей прикрыл одеялом желтоватую узкую ступню с зажившей мозолью на пятке, послушал. Девочка дышала глубоко, но неровно и еле слышно постанывала.

Ладно. Пора делом заняться. Посмотрим… Лак на дверцах разболтанного, как подросток, шкафа потрескался так густо и причудливо, что Андрей каждый раз поневоле пытался найти в этом хаосе упорядоченность. Он тряхнул головой, сбросив наваждение, открыл дверцу, без лишних раздумий вытянул из кучи детской одежды костюм из тонкого серого трикотажа – лосины и кофточку. После минутного раздумья выкопал еще белую шапку с завязками (она была совсем маленькая, будто на младенца) и вышел из комнаты, выключив свет.

Они опоздали. Вроде бы ненамного, минут на пятнадцать всего. Проспали! Андрей до утра сидел на кухне: резал невесомую ткань на ленты, пришивал их к мягкому трикотажу. Поспать успел часа два, не больше, а после Фло разбудила его, трогая лоб теплой ладонью. Они всю дорогу бежали, но в раздевалке было пусто, а где-то вдалеке звучала музыка, раздавались детские голоса и топот.

– Давай-давай, раздевайся скорее! – Андрей расстегивал, развязывал, стаскивал, запихивал в шкафчик куртку, кофту, ботинки. – Давай, быстренько! Кофточка, лосины… Так, давай завяжу шапку. И чешки не забудь!

Выскакивая из раздевалки и взбегая вслед за Фло на второй этаж, он заметил в глубине коридора женщину, которая посмотрела на них с ужасом, а потом замахала руками и попыталась что-то сказать. Но тут Фло пискнула: «Это танец птичек!» За дверью раздались птичьи трели, нежный перезвон и аплодисменты, и Андрей рванул на себя дверь, пропустив вперед Фло.

Она влетела в зал, выскочила на середину, где неуклюже, не попадая в такт, топтались дети, одетые в аляпистые костюмы: покупные и самодельные, с клювами из бумаги, с крыльями, выкроенными из пестрых лоскутов.

Фло остановилась, будто испугавшись чего-то, и вместе с ней замерли все; даже музыка, кажется, умолкла. Но всего секунда – и вот она кружится, подпрыгивает, взмахивает руками-крыльями, вертит головой. Вздрагивает хохолок на шапочке; колышется оперение; мерцают, смешиваясь, акварельные переливы цвета: жемчужное, серое, белое, голубое, мятное. Танец ее – странный, изломанный – завораживает, она будто уже и не человек, а райская птица, только вымоченная в хлорке, почти обесцвеченная.

Они ушли сразу после выступления. Воспитательница, возмущенная опозданием, поведением Фло и несданными деньгами, пыталась остановить их, но, переглянувшись с Фло, Андрей коротко сказал, глядя в густо подведенные злые глаза:

– Мы сейчас уйдем. Ваших поганых тортов и газировки нам не надо. И денег вы не получите, так что закройте пасть и дайте пройти.

Уже по дороге домой Андрей понял, что с девочкой что-то не так: она, хоть и улыбалась, была бледной, с лихорадочными пятнами на щеках. Дома, помогая Фло раздеваться, он дотронулся до ее лба и чуть было не отдернул руку.

Капля в роли заботливой матери сумела продержаться чуть больше суток, а после закинула в большую сумку детские вещи, оделась сама и напялила что попало на Фло, больше похожую на тряпичную куклу, чем на живого ребенка.

– Капля, ты с ума сошла? – Андрей, не сразу сообразивший, что Фло куда-то отправляют, встал в дверях кухни. – Куда ты ее? Она же полуживая!

– Куда надо! Фло, стой спокойно, сейчас уже пойдем. – Девочка, ослабевшая настолько, что не могла стоять, села на корточки возле двери и прислонилась к ней лбом.

– Вы в больницу, что ли? Ты «Скорую» вызвала?

– Да какая больница! Отправлю к родителям. Макс, ну тот, кучерявый, помнишь? Он нас отвезет. Не психуй, ей там лучше будет. И нам спокойнее.

До машины Андрей донес дремлющую Фло на руках, уложил ее на заднее сиденье, подложил под голову подушку-думку, лежащую рядом. Когда Андрей начал выпрямляться, Фло вдруг открыла глаза и посмотрела ему в лицо. От ее серьезного взгляда стало больно, как от загнанной под ноготь иглы.

Все лето Капля и Андрей провели вдвоем. Это были хорошие три месяца: веселые, шальные, интересные. Про Фло Капля не говорила, словно и не было у нее никакого ребенка. Андрей не спрашивал. Но когда в конце августа девочка вернулась, стало ясно, что близость, возникшая между ним и дочерью Капли в те майские дни, как-то подзабылась. Ее словно смыли летние дожди, заглушили пьяные голоса Каплиных гостей, унесли вместе с новыми платьями заказчицы Андрея.

И все же что-то изменилось. Фло, по-прежнему относившаяся ко всему и всем, что ее окружало, как к источнику вероятной опасности, его, кажется, теперь не боялась. Она не стала болтушкой, не делилась с Андреем своими детскими радостями и горестями, но могла попросить что-нибудь приготовить или помочь с уроками (что случалось редко, чаще она занималась сама и, похоже, справлялась).

Андрей теперь чаще заходил в детскую. Он купил туда новую люстру с тремя круглыми разноцветными рожками и только дома понял, как они похожи