В конце концов, все подумали, что ослабленная родами женщина с младенцем на руках просто-напросто погибла. Каково же было их удивление, когда однажды она вернулась сама, неся ребенка с гладкой нежной кожей, как у всех других детей. Чешуя облетела с тела девочки, оставив лишь пятнышко на внутренней стороне бедра, но мать клятвенно заверяла, что и оно тоже пропадет со временем. Дукун совершил ауспиции и увидел добрый знак в том, что произошло. Девочку назвали Дуйюн, русалкой, в память о ее появлении на свет, и позволили жить в деревне на равных с остальными.

Но настороженность так и не исчезла, как не исчезало пятно на ее бедре. Никто не обижал и не притеснял  Дуйюн и ее семью, а после того, как мать благополучно разрешилась вторым ребенком, совершенно обыкновенным, крепким и голосистым мальчуганом, жители деревни почувствовали облегчение и с чистым сердцем праздновали его рождение, как если бы это было рождение первенца. Да и сама Дуйюн не осознавала, что отличается от других — дети ее не боялись, не насмехались, даже подслушанная ими от взрослых история ее появления на свет не влияла на дружбу.

Поняла она все лишь когда выросла и приблизилась к поре своего расцвета. Повзрослевшие ровесники, теперь уже юноши и девушки, по-иному смотрели друг на друга. Когда другие девушки только и говорили о любви и связанных с ней намеках, взглядах и тайных знаках, а юноши добивались их внимания, становясь порой врагами из вчерашних друзей, Дуйюн с обидой замечала, что осталась в стороне. Она вдруг поняла, почему частенько ловила на себе те странные взгляды старших, сочувствующие, но изучающие, настороженные, будто ждали от нее подвоха или какой-то беды.

Вчерашние дети тоже все поняли о ее проклятии. Хоть она не превратилась в изгоя, но и ровней уже не была. Дуйюн начала стыдиться своей отметины, указывавшей, что она не такая, как все. Ей тоже хотелось, чтобы за ней бегали воздыхатели: пусть Дуйюн не ходила в красавицах, но дурнушкой ее никто не смел бы назвать. Но вчерашние друзья и подруги, проведя день вместе с нею в обычных заботах, вечером прощались с улыбками и разбредались по парочкам. Все чаще ее оставляли одну, и сейчас, отметив шестнадцатую весну, Дуйюн и сама в ответ все больше дичилась, постепенно становясь нелюдимой и замкнутой, как старуха.

Вот и сегодня с самого утра отправилась она снимать сети на дальнюю отмель, как всегда, в одиночестве. Увидев незнакомца, Дуйюн насторожилась. Ближайшая из соседних деревень находилась далеко, да и зачем кому-то приходить на этот пустынный пляж. Даже люди из ее селения предпочитали рыбачить ближе к дому. Но когда путник приблизился, она отметила, что он и вовсе чужак, ни одеждой, ни лицом не походивший на аборигенов ее острова. Еще она заметила, как опущены его плечи, как бредет он, понурый, задумчивый. Вся его фигура выражала печаль, и Дуйюн перестала опасаться чужака, невольно проникаясь сочувствием.

Поравнявшись, он остановился, наблюдая за Дуйюн. Девушка смутилась, отвернулась и продолжила выбирать тяжелые сети, чувствуя спиной, как он смотрит. Через некоторое время она услышала шаги. Незнакомец подошел и молча стал помогать. Искоса Дуйюн посматривала на его. Она отметила, что он совсем юн, просто высок ростом и широк в груди, поэтому издалека казался взрослее. Скользнула глазами по его профилю – красивый, хоть и загорелый дочерна. Внезапно он обернулся, поймал ее взгляд, улыбнулся едва заметно. Глаза его были удивительного зеленого цвета, и Дуйюн, забывшись, замерла с сетью в руках, но тут же одернула себя и принялась за работу с удвоенным старанием. Такие ребята не для нее, нечего и засматриваться. Она подумала о пятне рыбьей чешуи на своем бедре. Пусть он чужой и не знает, что она проклята, мерзкой отметины все равно не скрыть.

Сеть вытащили на берег. Улов оказался небогат, даже одна корзина не наполнилась доверху. Хиджу ожидал подобного: слишком крупным было плетение снасти для ловли на такой глубине, и время неподходящее, мимо этой отмели рыба пойдет лишь через пару лун. Но с хорошим уловом девушка в одиночку и не управилась бы. Он украдкой рассматривал ее. Не высокая, но и не малявка, с сильными, загорелыми руками, она выглядела здоровой и крепкой. Наверняка ей приходилось выполнять много работы, быть может, даже мужской.

– Откуда ты? – спросил, наконец, Хиджу. – И почему ставишь сеть в одиночку?

– Я из деревни неподалеку, – ответила Дуйюн. Голос ее оказался грубоватым для такой молоденькой девушки, но приятным. – А ты нездешний, правда?

– Я из оранг-лаутов. Мы причалили сюда, чтобы… – он запнулся и помрачнел на миг. – Мы здесь ненадолго. Мое имя Хиджу, а твое?

– Дуйюн, – она отвела взгляд. Даже собственное имя постоянно напоминало, кто она есть.

– Какое странное имя для человека с берега! – удивленно воскликнул Хиджу.

Робко подняв глаза, Дуйюн увидела его улыбку. На фоне темного от загара лица зубы казалась ослепительно белыми, девушка аж зажмурилась невольно. «Не смотри на него, глупая, – одернула она себя. – Ты своим-то не нужна, какое до тебя дело морскому бродяге!»

Внезапно она подумала, что это все очередная насмешка богов: ну кого еще могла встретить девушка с рыбьей кожей, как не юношу из племени ныряльщиков! Горько усмехнувшись, Дуйюн взяла было корзину, намереваясь уйти, но Хиджу подхватил ее ношу.

– Позволь, я тебе помогу.

– Никак, у тебя своей работы нет, Хиджу из оранг-лаутов? – насмешливо спросила она, но корзину отдала. – Зачем вы приплыли на дикий берег? Торговать там не с кем. Или вы пришли, чтобы набрать воды?

– Мы пришли хоронить умершего, – отозвался Хиджу, снова помрачнев.

– Да пребудет в мире его душа, – пробормотала Дуйюн, укоряя себя за грубость. – Прости меня.

– Ничего. Но у меня и в самом деле нет сегодня работы.

Девушка кивнула в ответ, не зная, что сказать. Она шла рядом, опустив ресницы, смущаясь Хиджу, но в то же время боясь, что он в любой момент уйдет и скорее всего никогда сюда не вернется. Почему-то он ей нравился, и то, что он был чужаком, лишь сильнее разжигало ее интерес. А еще больше ей нравилось, как идет она бок о бок с красивым юношей, и он несет ее корзину. Жаль, девушки из деревни ее сейчас не видят, ну да и пусть, главное, сама она чувствовала себя нормальной, такой, как все. И Дуйюн потихоньку замедляла шаг, стараясь продлить эту прогулку, чтобы потом вспоминать ее в мгновения, когда отчаяние переполнит сердце, а одиночество сделается невыносимым.

– Идти еще долго, а корзина тяжелая, – решилась, наконец, Дуйюн. – Может, отдохнешь немного? У меня есть вода и еда с собой.

Хиджу не устал и не был голоден, но подумал, что девушка утомилась, вытягивая тяжелую от воды сеть, и согласился устроить привал. Тем более, неподалеку обнаружилась уютная лужайка, окруженная цветущим кустарником: тень от пальм укрывала ее, а сочная мягкая трава так и манила присесть. Устроившись на отдых, они постепенно разговорились, и Хиджу немного позабыл о своей печали. Вновь на лице его появилась улыбка, а плечи расправились, будто с них сняли на время тяжелую ношу.

Словно завороженная, слушала Дуйюн его рассказы о том, где и когда нужно ставить снасти, чтобы получить хороший улов, и какая рыба пройдет в этих водах в ближайшие луны. Все больше девушка проникалась симпатией к Хиджу: он казался ей честным и открытым, не способным ни на подлость, ни на злобу. Он держал себя так, будто весь мир принадлежит ему, а значит, нет причины завидовать кому-то или ненавидеть. «Наверное, потому что он морской бродяга, – думала она. – А им и вправду ничего не нужно, им море все дает. А чего в море нет, то они у нас купить могут, все, что захотят, за жемчуг да перламутр...»