— Верховный жрец — твой друг. Ведь это он несколько лет поил тебя противоядием. Неужели он тебе не поможет?

Засунув палец под ошейник, Иштар вытащил шип из шеи:

— Когда же ты поймёшь? У ракшадов на первом месте Всевышний, на втором — Ракшада. На третьем месте хазир, и выше ему не подняться.

— Иштар… сейчас тебе будет ещё тяжелее. — Малика облизнула губы. — Мне было плохо. Я не могла дышать и хотела выйти из храма. Я встала, а передо мной кто-то запрыгал и я… я крикнула: «Отойди!» Жрецам послышалось: «Атэйта». Иштар… Я крикнула: «Отойди…»

Отклонившись назад, Иштар обхватил ладонью подбородок.

— Ты мог признать Альхару шабиром, — промолвила Малика. — Почему ты этого не сделал?

— Потому что Всевышний выбрал тебя.

— Всевышний ошибся. — Малика с трудом села. Рассматривая сказочное дерево за окном, спросила: — Ты долго здесь пробудешь?

— Пока не смою с себя грех, за который мой взвод понёс наказание.

— Какой грех ты совершил?

— Я попал к вам в плен.

— Как наказали твоих людей?

— Согласно закону.

Малика устремила взгляд на Иштара:

— Как?

— Тебе незачем это знать.

— Я твоя шабира, хотя и без ракшадского имени. Я хочу знать о тебе всё.

— Шедар казнил их вместо меня. Воины — это зеркала. Ошибаешься ты — за ошибку отвечают все.

— Он приковал их к столбам посреди пустыни?

— На месте Шедара, я поступил бы так же.

Облокотившись на колени, Малика уронила голову на грудь:

— Вы страшный народ.

Иштар заправил ей за ухо прядь волос, упавшую на лоб:

— Мы непобедимый народ. — Помедлив, прикоснулся к её виску. — Эльямин…

— Невидимая звезда, — произнесла Малика на слоте. — Я знаю перевод.

Иштар прижал палец к её губам:

— Забудь этот язык.

— Не добавляй. Мне и так плохо.

— Всё позади, шабира. — Иштар взял с уголка кушетки чаруш, набросил Малике на голову. — Мы будем с тобой неразлучны как вдох и выдох.

— Я хочу уснуть и проснуться дома, в Грасс-дэ-море.

Иштар надел ей на шею зажим, защёлкнул замок:

— Идём.

— Нет, Иштар. Я больше не дам себя мучить.

— Всё позади, — повторил он с расстановкой и, подхватив Малику под локоть, помог ей подняться.

Солнечные лучи, пронзая стеклянный купол, отбрасывали на пол золотистые блики. В овальных углублениях под потолком прятались птицы, и тишину время от времени нарушал слабый пересвист. На стенах, под выпуклыми письменами, пролегли тонкие тени. Чашу с углями успели убрать, и теперь посреди храма на треноге возвышался казан. В воздухе плавал терпкий запах.

Жрецы стояли возле открытой арочной двери и в полной задумчивости смотрели на площадь. Над раскалёнными камнями клубилась фиолетовая дымка, и фигуры религиозных служителей окружал тусклый ореол. В другом конце храма низложенный хазир упирался руками в стену, словно толкал её перед собой.

Войдя в зал, Малика зажмурилась — даже сквозь чаруш свет резал глаза.

— Не отставай, — прошептал Иштар и, устремившись к жрецам, крикнул: — Пришло время называть шабиру по имени!

— Не спеши, — произнёс Шедар.

Иштар и Малика замерли на месте.

— Тебе нужен был знак? — проговорил Иштар.

Шедар поцеловал письмена на стене и пошагал к брату:

— Ошибаешься. Знак нужен тебе. Моей коронации ничто не мешало.

— Я видел его. Мою шабиру зовут Эльямин.

Малика уставилась на Иштара, не в силах понять, что он задумал.

— Она произнесла другое слово, — возразил Шедар.

— Всевышний проверял мой ум и смекалку.

— Где этот знак? — вклинился в разговор верховный жрец.

— Чтобы показать, ей придётся снять чаруш.

— В храме? — промолвил Шедар и, раскинув руки, обернулся вокруг себя. — В обители истинной святости?

— Можем вывести её на площадь, — предложил Иштар.

— Я не лошадь, — сквозь зубы процедила Малика.

— Ты в своём уме? — возмутился Шедар. — Чтобы все увидели, как мы нарушаем традиции?

Малика заметила, как Иштар бросил взгляд на Хёска — еле заметное движение зрачков, — но было в нём что-то странное, не соответствующее словам Иштара о собственной незначительности.

— У нас нет закона, который запрещает женщине снять в храме чаруш, — в ту же секунду произнёс верховный жрец и неторопливой походкой двинулся к Иштару и Малике. Служители безмолвной стаей последовали за ним.

— Конечно, нет, — подтвердил Шедар, печатая шаг. — Он был не нужен, потому что есть закон, который запрещает женщине входить в храм.

— В нём не говорится, что этого нельзя делать шабире. Поэтому мы разрешили ей войти. И раз нет другого закона, она может снять чаруш.

— Ты это серьёзно? — воскликнул Шедар.

— За десять лет правления ты ни разу не подумал, что не мешало бы такой закон принять. Я не могу за минуту исправить твою ошибку, — произнёс Хёск и остановился в шаге от Малики. — В любом другом месте действует закон, предписывающий иностранкам и иноверкам закрывать лицо.

Малика кивнула:

— Я знаю. Альхара хороший наставник. Жаль, что его нет рядом. Я бы хотела, чтобы он и в дальнейшем предостерегал меня от ошибок.

— Где находится знак? — поинтересовался Хёск, пропустив её слова мимо ушей.

— На виске, — ответил Иштар.

Малика задержала дыхание. Родинка… Чёрт побери… Родинка, похожая на остроконечную звёздочку.

— Кто не желает в этом участвовать, может удалиться, — промолвил Хёск.

Жрецы не тронулись с места.

Шедар подошёл к Хёску. Повернувшись к Малике, скрестил на груди руки:

— Мы ждём, шабира.

Она сняла с шеи зажим, стянула с головы накидку. Появилось чувство, будто она стоит перед мужчинами голая. Её бросало то в жар, то в холод. Реальность напоминала забытый кошмар, вдруг воплотившийся в жизнь. Межгорный провал, ветхая лачуга, в полумраке кучка беглых преступников… Молчат и прерывисто дышат. Глазеют как изголодавшиеся псы.

Малика невольно посмотрела через плечо. В тёмном углу должен сидеть Вайс — племянник Крикса, — но там никого не было. Она запрокинула голову и зажмурилась от яркого света. Воздух Ракшады сводит с ума…

Первым отозвался Шедар: