Через несколько миль магия заканчивается, и мы успеваем выйти из сильного шторма. Остаточное качание, гроза и ливень – детские шалости. Даже команда выползает на борт и хлопает в ладоши. Верят мне. А я знаю, что каждого из них переживу. И так паршиво от этого, что хочется сигануть головой вниз с борта.

Мокрый, грязный, выжатый до предела возвращаюсь в каюту. Темень внутри, хоть саблю доставай.

– Ария? – тревожно зову и щелкаю пальцами. Люнны, недовольно звеня, загораются и разлетаются в стороны, чтобы осветить всю комнату.

Рыжая забившись в угол между шкафом и кроватью, тихо плачет.

– Эй, ну, что ж ты не сказала, что так сильно боишься? – иду к ней. Не могу ноги на месте удержать. – Ну, глупо же. Я бы попросил с тобой кого-то подежурить.

Приседаю рядом и касаюсь ее дрожащего плеча.

– Прости, что не пришел сразу. Не мог. Ты слышишь? Ария…

Медленно поднимает голову и смотрит на меня, а глазищи большие, бездонные, полные ужаса. Где-то у самой поверхности еще мелькает огонек здравого смысла. Вспышка той бесстрашной и дерзкой натуры, что вышла против меня на бой.

Губа закушена так, что больно смотреть. Ария с трудом раскрывает рот, расцепляет зубы и медленно выдыхает, прикрывает глаза, а по щекам катятся крупные капли.

Вдруг подается вперед рывком и чуть не разрывает на мне рубашку. Осматривает пристально, скользит руками по груди, проходит по шее. Высматривает что-то, и я только через секунду соображаю, что она ищет раны или переломы.

Дурочка, я же бессмертный.

– Цел… – выдыхает с облегчением, а взгляд светлеет, будто ей это и правда важно. Не играет? Не притворяется?

Кулачки сжимаются на ткани, дрожат, как в лихорадке.

– Да у меня чуть сердце не разорвалось, чтоб тебя Кракен драл! Я даже забыла, что ты бессмертный! – кричит надрывно, а из глаз слезы потоком катятся, не остановить. – Думала, что сгинешь там совсем, а я даже помочь не смогу! – упирается лбом мне в грудь и всхлипывает. – Бикуль бы дверь выломал, если бы ты не взлетел. Я бы на палубу выбралась, слышишь?! – поднимает взгляд, а там вихри огненные и яростная решимость, пожирающая, опасная. – Я бы пришла! Я же плаваю с пятнадцати лет, могла бы помочь! И людям твоим и тебе! А так…

Помочь, как же. Да ты же вся дрожишь, фурия.

Роняет голову на руки и трясется, как осиновый лист.

– Думала, что тебя не станет, а я…даже прощения попросить не смогу…

– За что прощение? – удивляюсь и смеюсь ей в волосы. – Иди сюда, – тащу ее на себя, встаю на ноги. – Вот, зараза, – отстраняюсь, а девушка скукоживается. Мягко добавляю: – Я мокрый. Ну, вот! И тебя намочил.

– Ты мог сделать все, что угодно, но не сделал, а я…

Зарывается пальцами в мои мокрые волосы, откидывает их со лба и щек, поглаживает нос, будто слепая ощупывает каждый дюйм, сохраняя в памяти мой облик.

– Какие глупости! – вместо голоса вырывается сип. Откашливаюсь и выдаю грозно: – Я – узурпатор! Ласточку потопил, тебя в плен взял. А ты у меня прощения просишь? – холодная вода с волос ползет по щекам и срывается на пол. Еще шаг ближе к ней. Чувствую ребрами, как поднимается от тяжелого дыхания высокая грудь. – Почему? – хриплю то ли от усталости, то ли от волнения.

– Потому что меня это волнует, – она переминается с ноги на ногу и комкает в руках край рубашки. Той самой, что я принес. – Потому что мне есть дело и я…у меня мысли путаются.

Прикладывает руку ко рту, будто боится лишнего наговорить и опускает голову.

Перехватываю ее ладонь. Плевать, что я мокрый и холодный. Я хочу это сделать сейчас. Впритык к ней, ближе, еще. Обнимаю крепко до слабого всхлипа.

– Ты – моя маленькая фурия с узелками мыслей и дум. И да, теперь ты точно мокрая и придется раздеться, – усмехаюсь в ее волосы и целую шею.

Горько на душе. Я знаю, что не могу нырять в новые чувства, но ныряю. Почти тридцать лет один. После того, как Мирида умерла я не мог прийти в себя. К сыну не подходил, считал виновным. Его моряки кормили из пипетки, выходили карапуза, а мне было плевать. Я будто умер тогда сам, хотя это невозможно.

Кулаки сбивал о доски и смотрел, как заживают, а потом снова лупил. Не чувствовал ничего, кроме съедающей пустоты.

Однажды ночью сквозь сон услышал крик. Надрывный, жалобный. Мне показалось, что Мирида зовет, плачет, умоляет прийти. И я пришел. В каюту к сыну. Взял его на руки и больше не отпускал.

Меня подрывает от эмоций, качает на слабых ногах. Почти падаю, увлекая за собой Арию. Она неосознанно подставляет больное плечо и шипит сквозь зубы.

– Ну, зачем… – шепчу.

Маленькая женщина сейчас кажется мне великим воином. В ее глазах горит уверенность и сила. Она ведет меня к кровати, сама еле дышит, но идет.

Я так устал и так соскучился за простой заботой, что принимаю помощь. Она очень нужна мне сейчас. Ария словно на больную мозоль наступила.

Помогаю Энзо лечь и отхожу назад, всего на шаг, чтобы окинуть мужчину взглядом еще раз. Даже понимая, что его невозможно ранить, не могу ничего сделать с собой.

Внутри все сжимается от волнения. Вдруг не досмотрела? Вдруг у него и правда что-то сломано?

Почему мне есть дело? Ишис, я хочу остановиться, но не могу.

Он не двигается и, кажется, что даже не дышит. Глаза закрыты, а на лице выражение бесконечной усталости. Присматриваюсь к мощной груди и с облегчением замечаю, что она поднимается и опадает. Едва заметно, но пират дышит.

Чувствую себя совершенно беспомощной. Бесполезной.

Бикуль прочно врос в потолок и отказывается спускаться. Шторм его сильно напугал, так что оставляю кота в покое и даю ему время успокоиться.

Касаюсь пальцами прокушенной губы и болезненно морщусь. Кровь остановилась, но губа распухла и неприятно ноет.

Влажная одежда липнет к телу, обтягивает, точно вторая кожа, и неприятно холодит при малейшем движении. Лучше снять ее сейчас.

Но сначала Энзо. Едва ли у него хватит сил раздеться самостоятельно.

Опираюсь коленом на край кровати и касаюсь холодной щеки пирата. Как лед! Нельзя это так оставлять. Бессмертный или нет, но болеет он, наверное, как обычный человек.

– Энзо, – зову его тихо и касаюсь плеча, – тебе нужно раздеться.

– Разрешаю, – шепчет он и сладко улыбается, но веки не поднимает.

Закатываю глаза и скрещиваю руки на груди. Стискиваю зубы, чтобы удержать очередную колкую шутку и глубоко вдыхаю. Вот всегда так. Не мужчина, а непредсказуемая пороховая бочка. Никогда не знаешь рванет она сейчас или минут через пять.

Ладно. Прекрасно! Я взрослый человек и могу помочь другому человеку, если он смертельно устал.