Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Понятно, – повторяет Джефф.
Я делаю еще глоток вина.
– А ты, значит, адвокат?
В устах Сэм эта фраза звучит как обвинение.
– Ну да, – отвечает Джефф, – государственный защитник.
– Интересно. Наверняка приходится встречаться с самыми разными людьми.
– Совершенно верно.
Сэм откидывается на стуле, одну руку кладет на живот, другой берет бокал и подносит его к губам. Ее губы над ободком расплываются в улыбке.
– И все твои клиенты преступники? – спрашивает она.
Джефф зеркально копирует позу Сэм. Так же откидывается на стуле и так же сжимает бокал. Я наблюдаю их дуэль, на дне желудка тяжело ворочается съеденное только наполовину блюдо.
– Мои клиенты невиновны до тех пор, пока суд не докажет их вину, – говорит Джефф.
– Но большинство из них виновны, так?
– Думаю, можно и так сказать.
– И каково это? Знать, что чувак, который сидит рядом с тобой в одолженном у кого-то костюме, сделал все то, в чем его обвиняют?
– Ты спрашиваешь, не мучает ли меня совесть?
– Допустим.
– Нет, – отвечает Джефф, – наоборот, обеспечивая этому чуваку в одолженном костюме презумпцию невиновности, я чувствую, что совершаю благородный поступок.
– А если он сделал что-нибудь по-настоящему плохое? – спрашивает Сэм.
– Насколько плохое? – спрашивает Джефф. – Убийство?
– Хуже.
Я понимаю, куда клонит Сэм, и мой желудок сводит судорогой. Я кладу на него руку и легонько поглаживаю.
– Трудно придумать что-нибудь хуже убийства, – говорит Джефф, тоже понимая куда она гнет.
Но ему на это наплевать. Он с удовольствием последует за ней к той грани, за которой застольная беседа превращается в спор. Такое на моих глазах случалось и раньше.
– Тебе доводилось представлять интересы убийц?
– Доводилось, – отвечает Джефф, – как раз сейчас представляю.
– И тебе это нравится?
– Нравится мне или нет – не имеет никакого значения. Просто это нужно сделать.
– А если этот чувак убил несколько человек?
– Его все равно надо защищать, – говорит Джефф.
– А если это тот самый, который устроил бойню в «Найтлайт Инн»? Или который вырезал ребят в «Сосновом коттедже»?
Ярость Сэм становится почти осязаемой – через стол меня окатывают волны пульсирующего жара. Ее голос набирает скорость, каждое новое слово звучит жестче и грубее.
– Неужели ты, зная об этом, будешь и дальше восседать рядом с этим вонючим ублюдком и пытаться уберечь его от тюрьмы?
Джефф не шевелится, во всем его теле едва заметные движения совершает лишь челюсть. Он не сводит с Сэм глаз. И даже не моргает.
– Полагаю, это очень удобно, когда можно найти причину всех своих жизненных неудач, – произносит он.
– Джефф, – в горле у меня пересохло, голос звучит так тихо, что на него можно не обращать внимания, – прекрати.
– Куинни тоже могла так поступить. И Бог свидетель, что у нее на это было полное право. Но она не стала так делать. Потому что сумела оставить прошлое позади. Она сильна сама по себе. Она не какая-то там…
– Джефф, прошу тебя.
– …беспомощная жертва, отказавшаяся от семьи и друзей, вместо того чтобы попытаться преодолеть нечто, случившееся больше десяти лет назад.
– Хватит!
Я вскакиваю со стула, опрокидываю бокал с вином, и его содержимое выплескивается на стол. Я вытираю его салфеткой. Белая ткань тут же багровеет.
– Джефф. В комнату. Сейчас же.
Мы стоим у запертой двери и смотрим друг на друга, наши тела становятся олицетворением противоположностей. Джефф расслаблен и спокоен, его руки свободно висят вдоль тела. Я прижимаю ладони к груди, отчаянно поднимающейся и опускающейся.
– Ты разговаривал чересчур резко.
– После того, что она мне сказала? Думаю, не чересчур.
– Но начал, признайся, ты.
– Тем, что проявил любопытство?
– Тем, что выказал подозрения, – отвечаю я, – ты устроил ей форменный допрос с пристрастием. Это не суд, Джефф. И она не твоя клиентка!
Мой слишком громкий голос эхом отдается от стен. Мы с Джеффом смотрим на дверь и умолкаем, пытаясь понять, слышала ли нас Сэм. Лично я уверена, что да. Даже если ей каким-то образом удалось пропустить мимо ушей мой нарастающий пронзительный крик, очевидно, что разговор опять идет о ней.
– Я задавал абсолютно законные вопросы, – говорит Джефф, в виде компенсации понижая голос. – Тебе не показалось, что она уклонялась от ответа?
– Сэм не хочет говорить обо всем этом. Не могу ее в этом винить.
– Но это еще не дает ей права так разговаривать со мной. Будто это я тогда на нее напал.
– Она очень ранима.
– Чушь собачья! Она пыталась меня поддеть.
– Это была самозащита, – говорю я. – Она не враг, Джефф. А друг. По меньшей мере, у нее есть все шансы им стать.
– Ты собралась с ней дружить? До вчерашнего дня ты была счастлива и даже слышать ничего не хотела ни о каких Последних Девушках. Так что же изменилось?
– А самоубийства Лайзы тебе мало?
Джефф вздохнул.
– Я понимаю, до какой степени это тебя расстроило. Я знаю, тебе грустно и неуютно. Но откуда взялся этот неожиданный интерес к дружбе с Сэм? Ведь ты, Куинни, даже ее не знаешь.
– Знаю. Она прошла через то же, что и я, Джефф. Я прекрасно понимаю, что она собой представляет.
– Я просто боюсь, что если вы будете много общаться, вы начнете зависать в воспоминаниях о прошлом. А ты ведь ушла далеко вперед.
Джефф хочет как лучше. Я знаю. И со мной часто непросто. Это я тоже знаю. Но все равно от его слов я злюсь еще сильнее.
– Моих друзей, Джефф, зверски убили. От такого никуда не уйдешь.
– Ты знаешь, что я совсем не это имел в виду.
Я в гневе вызывающе вскидываю подбородок.
– А что же тогда ты имел в виду?
– Что ты переросла роль жертвы, – говорит Джефф, – что твоя жизнь – наша жизнь – больше не определяется теми событиями. Я не хочу, чтобы что-то изменилось.
– От того, что я по-человечески отнеслась к Сэм, ничего не изменится. И не то чтобы у меня под дверью толпилась армия друзей.
Обычно я стараюсь не афишировать этот факт. Я скрываю от Джеффа, насколько мне одиноко. Лучезарно улыбаюсь, когда он приходит домой с работы и спрашивает, как прошел день. «Отлично», – всегда отвечаю я, хотя часто мой день – просто бессмысленная муть одиночества. Долгие часы, проведенные за готовкой, иногда разговоры с плитой, только чтобы услышать звук собственного голоса.