Наконец с вещами было покончено, и мы сели за стол. Племянник спокойно осмотрел угощение и так же спокойно забрал с тарелки Гарика куски, которые ему показались лучше.

После обеда племянник вынул гитару и предложил спеть для нас песню собственного сочинения. Он ударил по струнам.

— Хочу тебя, ой, как хочу тебя, хочу тебя всю! — дурным голосом по-английски орал племянник.

Еле сдерживая смех, я посмотрела на дочку. Она закусила щёки изнутри, изо всех сил стараясь сохранить на лице серьёзное выражение. Диван, на котором мы сидели, от нашего сдавленного хихиканья затрясся сначала тихо, а потом начал поскрипывать. Тут мы не выдержали и совершенно неприлично захохотали, одновременно приходя в ужас от того, что мы делаем, и не имея сил остановиться.

Багровый от злости Гарик смотрел на нас ненавидящими глазами, а мы катались по дивану, задыхаясь от хохота. Племянник замолчал и, совсем не обидевшись, посмотрел на нас с явным сожалением:

— Вы совершенно не подготовлены к современной музыке, — спокойно заметил он.

— Да, это правда, — с готовностью подхватила я, чтобы хоть как-то оправдать нашу неприличную реакцию.

— Ну, ладно, пойдём в другую комнату, я буду репетировать, а ты послушаешь, — предложил дочке племянник.

— Давай, — согласилась она и встала.

И тут вдруг произошло что-то непонятное. Багровый, взъерошенный Гарик вскочил и рявкнул:

— Нет! Никуда она с тобой не пойдёт! Ты марш в одну комнату, она — в другую! Всё! Не желаю ничего слушать! Делай, как я говорю!

Все замолчали и застыли, в недоумении глядя на хозяина дома. Первой очнулась моя дочка, резко повернулась и ушла в другую комнату. Племянник покорно поплёлся репетировать один. Я осталась с Гариком.

— Ты чем-то недоволен? — с недоумением спросила я.

Вместо ответа Гарик включил телевизор и уставился в одну точку на экране.

Я молча убрала со стола и пошла мыть посуду. Когда я вернулась, Гарик стоял у окна и курил.

— Когда я приехал в Америку, — вдруг произнёс он, не оборачиваясь, — то впервые в жизни получил собственную квартиру, в которой был один. Ко мне приходили, ели, спали, иногда жили какое-то время. Однажды я загадал, что женюсь на первой, которая вымоет чашку хотя бы за собой, будь это даже последняя проститутка. Как видишь, я до сих пор не женат.

— Спасибо за сомнительный комплимент, — съязвила я и пошла в комнату к дочке. Глаза её были мокрыми. Я обняла её.

— Хочешь, сейчас же уедем домой?

— Не надо. Ничего. Я в порядке, — всхлипнула она.

— Погоди, я ему кое-что объясню. — Я взяла с тумбочки бумагу и ручку, быстро написала записку и сунула её Гарику под подушку. — Потом почитает и подумает над своим поведением. Пошли, нечего здесь сидеть в одиночку!

Мы вышли на середину гостиной, и я объявила:

— Пойдём гулять! Собирайтесь!

Все молча повиновались. Мы вышли на океан. Гарик подошёл к племяннику, отвёл его в сторону и что-то быстро зашептал ему на ухо. Племянник выслушал, ничего не ответил, подошёл к моей дочку, взял её за руку и пошёл по берегу, не оглядываясь. Мы с Гариком повернули в другую сторону. Разговаривать не хотелось. Я смотрела на волны, на чаек. Гарик курил. Так прошло минут двадцать. Потом вернулись обратно, дошли до места, откуда разбрелись. Детей не было.

— Ты побудь здесь, я сбегаю домой, посмотрю, может, они уже вернулись, — забеспокоился Гарик и побежал.

Я пожала плечами и осталась стоять на берегу. Через две минуты, оживлённо болтая, подошли племянник с дочкой, оба смеялись, настроение у них явно поправилось.

— Где дядя? — поинтересовался племянник.

— Побежал вас искать, — усмехнулась я. Племянник молча покрутил пальцем у виска и переглянулся с дочкой.

Мы медленно пошли к дому. Навстречу бежал запыхавшийся Гарик. Увидев племянника, он облегчённо вздохнул и пошёл рядом.

На следующий день мы с дочкой уехали на Бермуды.

Мы с мамой собирались в отпуск на шикарном теплоходе. Накупили шмоток. Собрали чемоданы. На отвальную поехали к Гарику. Вместе с нами к нему приехал его племянник. Маменькин сынок из вундеркиндов. Гарик нянчился с ним, и это было очень смешно!

Племянник поначалу пробовал со мной свысока разговаривать родительским тоном, но быстро понял, что это бесполезно, и стал говорить как нормальный человек.

После обеда Гарик попросил племянника спеть. Начался концерт художественной самодеятельности. Племянник, будто в огромном концертном зале, во весь голос выл по-английски какую-то сексуальную бредятину, и мы с мамой чуть не лопнули со смеха, а Гарик из-за нашего ржания разозлился так, что я думала, кинется на нас с кулаками. В отместку за то, что мы недооценили юное дарование, Гарик по-идиотски вызверился на меня. Это было несправедливо и обидно. Я не выдержала и заревела. А потом решила, чёрт с ним, лишь бы маме не сломать кайф, стерплю. Я и так видела, что мама страшно расстроилась.

На прогулке племянник меня удивил ещё больше.

— Не обращай внимания на дядю! Он тут мне нашептал, что ты из плохой компании, но я ему не верю, все знают, какой он ненормальный. Мы всей семьёй приехали к нему, в Америку, так через два месяца он придрался к какому-то пустяку и просто выгнал нас на улицу. Мой папа три года с ним не общался и говорил, что дядя — параноик.

«Ничего удивительного, — пронеслось у меня в голове, — человеку под полтинник, живёт как сыч, один, и женат никогда не был. Станешь ненормальным!»

— Да ладно, — сказала я вслух, — не обращай внимания, давай я тебе лучше анекдот расскажу!

Маме решила ничего не говорить. Ей сейчас хорошо, и незачем её расстраивать, а там видно будет!

Первый раз в жизни мы путешествовали на огромном и красивом теплоходе. Среди всего этого непривычного великолепия я себя чувствовала не в своей тарелке. Старая советская привычка робеть перед швейцаром брала своё.

Официанты-малайцы по-английски понимали с трудом, но кланялись при каждом слове и всё записывали, а потом или не приносили ничего, или не то, что заказано. Вокруг было столько вкусностей, что рот был постоянно забит едой, как кляпом.

Главное занятие на теплоходе — ничего не делать, а это надо уметь! Любая одежда, поза, всё — как хочется! Я даже отважилась надеть новую специально купленную шляпу от солнца, в которой чувствовала себя великолепно, а выглядела смешно и нелепо, но мне было в первый раз в жизни безразлично.

Американцы овладели наукой «ничегонеделания» в совершенстве. Спокойно, с книжкой или просто глядя на воду, наслаждались природой. Те, кто устал сидеть, в спортивной одежде ходили по палубе и считали круги, как на тренировке. Семейные пары лежали на шезлонгах, изредка улыбаясь друг другу. Вот этот душевный комфорт я называю взаимопониманием.