— Ну, уж нет, этого я не хотел. Я велел ей не возвращаться. Зачем ты вернулась, Минетта?

— К тебе это не имеет никакого отношения, — ответила девушка, кипя от возмущения.

— Тогда зачем? — визгливо выкрикнул Холлидей.

— Она поступает как хочет, — вступился Беркин. — Сядешь ты или нет?

— Нет. Рядом с Минеттой не сяду, — продолжал визжать Холлидей.

— Не бойся, я тебя не трону, — сказала девушка резко, но с покровительственной ноткой в голосе.

Подойдя к столику, Холлидей сел и, положив руку на сердце, воскликнул:

— Как я разволновался! Минетта, никогда больше так не поступай! Зачем ты вернулась?

— К тебе это не имеет отношения, — повторила она.

— Ты это уже говорила! — завизжал он снова.

Девушка отвернулась от него, обратившись к Джеральду Кричу. У того блестели глаза: сцена его забавляла.

— Вы боялись дикавей? — спросила девушка спокойным и лишенным интонации детским голосом.

— Да нет, не очень. В целом дикари не опасны, они словно еще не родились, их нельзя по-настоящему бояться. Сразу ясно, что ими можно управлять.

— Вот как? Значит, они не свивепые?

— Не очень. К слову сказать, на свете не так уж много свирепых существ. И среди людей, и среди животных. Мало кто действительно опасен.

— Разве что в стаде, — перебил его Беркин.

— Неужели дикави не опасны? А я думала, они убивают тут же, не мовгнув глазом.

— Правда? — рассмеялся Джеральд. — Дикарей явно переоценивают. Они такие же люди, как и все остальные, и, познакомившись с вами, успокаиваются.

— Значит, быть путешественником не так уж и опасно? И особенной смелости не нужно?

— Можно сказать и так. Тут больше трудностей, чем опасностей.

— А вам никогда не было страшно?

— В жизни? Не знаю. Кое-чего я боюсь — быть запертым или связанным. Боюсь быть связанным по рукам и ногам.

Она не сводила с него глаз, и этот не отпускающий его наивный взгляд очень волновал Джеральда, хотя наружно он выглядел спокойным. Чувствовать, как девушка вытягивает правду о нем из самых глубин его существа, — в этом было особое наслаждение. Ей хотелось его узнать. Ее взгляд, казалось, проникал прямо под кожу. Джеральд понимал, что девушка в его власти, она обречена на связь с ним, должна видеть его и знать. И это пробуждало в нем необычное радостное волнение. Он также чувствовал, что она сама упадет ему в руки и подчинится. Девушка смотрела на него преданным, почти рабским взглядом, ничего другого не видя. Ее интересовало далеко не все, что он говорил, а только то, что он рассказывал о себе, ей хотелось проникнуть в тайну его существа, в его мужской опыт.

На лице Джеральда играла недобрая усмешка, за ней таились огонь и подсознательное возбуждение. Он сидел, положив руки на стол; эти загорелые, довольно зловещие руки, в которых, несмотря на их красивую форму, было нечто звериное, как бы тянулись к девушке. Его руки очаровали ее. Она поняла, что покорена.

К столику подходили разные мужчины, чтобы перекинуться парой слов с Беркином и Холлидеем. Джеральд тихо спросил Минетту:

— Откуда вы приехали?

— Из деревни, — ответила Минетта тихо, но достаточно отчетливо. Лицо ее напряглось. Время от времени она переводила взгляд на Холлидея, и раз ее глаза ярко вспыхнули. Но привлекательный молодой человек полностью ее игнорировал; похоже, он и правда побаивался девушку. Некоторое время Минетта не замечала Джеральда. Он, видно, еще не полностью завоевал ее.

— А какое отношение ко всему этому имеет Холлидей? — спросил он все тем же тихим голосом.

Она ответила не сразу. Наконец неохотно проговорила:

— Он настоял, чтобы я жила с ним, а теперь хочет вышвырнуть. И не позволяет уйти ни к кому другому. Хочет, чтобы я похоронила себя в деревне. И твердит, что я преследую его и что от меня нельзя избавиться.

— Сам не понимает, чего хочет, — сказал Джеральд.

— Чтобы понимать, нужно иметь голову, — сказала девушка. — Он делает то, что ему скажут. И никогда — что хочет сам: он просто не понимает, что хочет. Самое настоящее дитя.

Джеральд взглянул на Холлидея, на его мягкое, несколько порочное лицо. Эта мягкость была привлекательна, она говорила о доброй, нежной натуре, которая располагала к себе.

— Но у него же нет над вами власти, надеюсь? — спросил Джеральд.

— Понимаете, он заставил меня жить с ним, когда я этого совсем не хотела, — ответила она. — Пришел ко мне, плакал в три ручья и говорил, что если я не вернусь, он этого не вынесет. Говорил, что никуда не собирался уходить и останется со мною навсегда. И заставил-таки меня вернуться. Потом всякий раз это повторялось снова. А теперь, когда я жду ребенка, он дает мне сто фунтов, чтобы сплавить в деревню и больше никогда не видеть и не слышать меня. Но я не стану этого делать после того…

На лице Джеральда отразилось недоумение.

— У вас будет ребенок? — недоверчиво спросил он. Глядя на девушку, в это верилось с трудом: слишком уж молода она была, да и сам образ ее жизни плохо вязался с материнством.

Девушка внимательно посмотрела на Джеральда; в ее голубых детских глазах появилось новое, чуть заметное выражение, говорившее о том, что ей известен порок, темная бездна и безрассудство. Затаенное пламя коснулось его сердца.

— Да, — сказала она. — Разве это не свинство?

— Вы не хотите ребенка?

— Конечно, нет, — решительно заявила она.

— А какой срок? — поинтересовался Джеральд.

— Десять недель, — ответила девушка.

Все это время она не спускала с него глаз. Он же молчал, задумавшись. Затем, потеряв интерес к теме разговора и приняв равнодушный вид, спросил участливым тоном:

— Здесь хорошо кормят? Может, заказать что-нибудь?

— Спасибо, — отозвалась она. — Обожаю устрицы.

— Вот и отлично, — сказал Джеральд. — Будем есть устрицы. — И он подозвал официанта.

Холлидей никак себя не проявлял, пока перед девушкой не поставили тарелку. Тогда он неожиданно воскликнул:

— Минетта, нельзя есть устрицы, когда пьешь коньяк.

— Какое тебе до этого дело? — сказала она.

— Никакого, никакого, — выкрикнул Холлидей. — Но устрицы не совместимы с коньяком.

— Я не пью коньяк, — заявила девушка и выплеснула ему в лицо остатки спиртного. Холлидей пронзительно взвизгнул. Она же продолжала сидеть с безучастным видом.

— Минетта, что с тобой? — испуганно вскричал Холлидей.

У Джеральда окрепла догадка, что Холлидей боится девушки и еще — что он получает удовольствие от этого страха. Казалось, он наслаждается им, как и ненавистью к девушке, муссирует их, извлекая максимум удовольствия.