— Минетта, ты же обещала не мучить его, — обратился к девушке еще один молодой человек. Выговор выдавал в нем студента Итона.

— Я его не мучаю, — ответила она.

— Хочешь выпить? — спросил все тот же юноша, смуглый, с гладкой кожей, полный скрытой энергии.

— Я не люблю портер, Максим, — сказала девушка.

— Закажи шампанское, — тихо шепнул кто-то интеллигентным голосом.

Джеральд вдруг понял, что шепчут ему.

— А не выпить ли нам шампанского? — предложил он, посмеиваясь.

— Да, пожалуйста. И пвошу, если можно, сухого, прошепелявила по-детски девушка.

Джеральд наблюдал, как она ест устрицы. Ее манеры за столом были безукоризненны; изящными пальчиками с очень чувствительными, по-видимому, подушечками, она мелкими, отточенными движениями управлялась с устрицами, ела их красиво, не торопясь. Джеральду доставляло удовольствие смотреть на нее; Беркина же, напротив, она раздражала. Все пили шампанское. Максим, серьезный русский юноша с гладкой смуглой кожей и черными блестящими глазами, — единственный среди всех сохранял спокойствие и был полностью трезвый. Беркин сидел с отрешенным видом, очень бледный; Джеральд улыбался, в его глазах по-прежнему сохранялся тот же холодный довольный блеск. Он покровительственно склонился к Минетте, очень похорошевшей и нежной, раскрывшейся, как прекрасный ледяной цветок в пугающей обнаженности цветения, самолюбие ее было удовлетворено, она раскраснелась от вина и восхищения мужчин. Холлидей выглядел по-идиотски. Он опьянел от бокала вина и глупо хихикал, сохраняя, впрочем, очаровательную наивность, которая делала его привлекательным.

— Я ничего не боюсь, только черных тараканов, — сказала Минетта, поднимая на Джеральда круглые, подернутые пеленой страсти глаза. Он рассмеялся, и этот смех, поднимающийся из самых глубин существа, таил в себе угрозу. Ее детские речи успокаивали его нервы, а обращенные на него горящие, затуманенные глаза, из которых ушла память о прошлом, как бы давали ему право идти дальше.

— Да, не боюсь, — упорствовала она. — Не боюсь всего остального. Но черные тараканы — брр! — Она содрогнулась от отвращения, словно сама мысль о них была непереносима.

— Вас страшит сам вид черного таракана или же вы боитесь, что он может укусить или принести еще какой-нибудь вред? — спросил Джеральд с дотошностью подвыпившего человека.

— А они еще и кусаются? — испугалась девушка.

— Гадость какая! — воскликнул Холлидей.

— Не знаю, — ответил Джеральд, обводя взглядом столик. — Кусаются ли черные тараканы? Не суть важно. Боитесь ли вы укуса или у вас к ним метафизическая антипатия?

Все это время девушка не сводила с него замутненного взгляда.

— Они гадкие, ужасные, — вскричала она. — От одного их вида у меня мурашки бегут по коже. Уверена, я умерла бы, если б на меня заполз хоть один. Не сомневаюсь.

— Надеюсь, что нет, — шепнул молодой русский.

— Говорю тебе, Максим, умерла бы, — настаивала девушка.

— Ни один из них никогда не приблизится к вам, — сказал Джеральд, сочувственно улыбаясь. По-своему он понимал ее.

— Это метафизический страх, как называет его Джеральд, — заметил Беркин.

Возникла неловкая пауза.

— И больше ты ничего не боишься, Минетта? — спросил молодой русский тихим голосом хорошо воспитанного человека.

— Почти ничего, — сказала она. — Кое-что меня пугает, но это совсем двугое. Квови я не боюсь.

— Не боишься крови? — воскликнул молодой человек с одутловатым и бледным насмешливым лицом. Он только что подсел к столу и пил виски.

Надувшись, Минетта бросила на него недовольный, совсем не красивший ее взгляд.

— Неужели ты действительно не боишься крови? — настаивал тот, широко усмехаясь.

— Да, не боюсь, — заявила она.

— А ты видела кровь где-нибудь, кроме как в плевательнице дантиста? — продолжал подначивать ее молодой человек.

— Я говорила не с тобой, — высокомерно отозвалась девушка.

— Но ответить, надеюсь, можешь? — сказал он.

Вместо ответа она неожиданно вонзила нож в его пухлую, белую руку. Молодой человек вскочил со своего места, грязно выругавшись.

— Вот сразу себя и показал, — презрительно заметила Минетта.

— Пошла ты к черту! — Стоя у столика, молодой человек злобно смотрел на девушку.

— Немедленно прекратите, — приказал Джеральд, повинуясь внутреннему инстинкту.

Молодой человек продолжал стоять, глядя на девушку сверху вниз с презрительной насмешкой; на одутловатом, бледном лице появилось выражение неловкости и страха. Рука окрасилась кровью.

— Какой ужас! Сделайте что-нибудь! — завизжал Холлидей, отворачивая вмиг позеленевшее лицо.

— Тебе нехорошо? — поинтересовался участливо молодой человек. — Тебе нехорошо, Джулиус? Не обращай внимания, парень, ничего особенного не произошло. Не доставляй ей удовольствия, пусть не думает, что совершила подвиг. Не доставляй ей такой радости — ведь именно этого она и хочет.

— О-о! — визжал Холлидей.

— Его сейчас вырвет, Максим, — предупредила Минетта. Учтивый русский юноша встал и, взяв Холлидея под руку, куда-то увел. Бледный, весь съежившийся Беркин с недовольным видом наблюдал за этой сценой. Раненый молодой человек отошел от их столика, подчеркнуто не обращая внимания на кровоточащую рану.

— На самом деле он страшный трус, — сказала Минетта Джеральду. — Джулиус находится под его сильным влиянием.

— Кто он такой? — спросил Джеральд.

— Да просто еврей. Терпеть его не могу.

— Впрочем, до него нам дела нет. А вот что случилось с Холлидеем?

— Джулиус — самый отчаянный трус на свете, — воскликнула Минетта. — Стоит мне взять в руки нож, и он тут же гвохается в обморок. Он меня ствашно боится.

— Гм, — хмыкнул Джеральд.

— Они все меня боятся, — продолжала она. — Только еврей пытается хорохориться. Но он тоже большой трус: просто его волнует, что о нем подумают другие, а Джулиусу на это наплевать.

— Да уж, герои, — добродушно проговорил Джеральд.

Минетта посмотрела на него долгим, долгим взглядом. Она была очень красива, лицо ее пылало, и она была сведуща в темном, страшном знании. В глазах Джеральда вспыхнули два крошечных огонька.

— Почему тебя зовут Минеттой[22]? Потому что ты похожа на кошку? — спросил он.

— Думаю, да, — ответила девушка.

Улыбка еще сильней обозначилась на его лице.

— Действительно, сходство есть… или с молодой пантерой.