— Льюис, это невежливо, — сказал Джилберт. — Извинись.

Льюис подумал. И решил этого не делать.

— Извинись перед Элис.

— Джилберт, все в порядке, — сказала Элис.

«Трусиха», — подумал Льюис.

— Я хочу, чтобы ты сказал «извините» и «спасибо», иначе придется все это отдать. И никаких конфет у тебя не будет.

Льюис пристально и не мигая посмотрел на нее и пододвинул коробку к ней через весь стол. Она опустила глаза на коробку. Потом поправила на ней бант.

— Я попрошу счет, — сказал Джилберт и повернулся в сторону зала.

Льюис посмотрел на Элис, теребившую ленты на коробке. Он ненавидел себя, но к этому он уже привык, да и теперь уже ничего не мог с этим поделать.

Джилберт женился на Элис в марте и после этого увез ее в Шотландию, где они провели две недели своего медового месяца. Элис стремилась поскорее вернуться в Уотерфорд. Ей очень хотелось, чтобы здесь ее приняли и полюбили. Друзья же и соседи Джилберта говорили у него за спиной о том, что этот брак ему нужен, чтобы забыть прежнюю любовь, о наивности Элис, но, как и следовало ожидать, приглашали их к себе на ужины и на вечеринки.

Элис обожала заниматься хозяйством. Она уволила Джейн и пригласила в качестве экономки женщину по имени Мэри. Мэри жила в Тарвиле, имела взрослых детей и не знала ни Элизабет, ни кого-либо, кто был с ней как-то связан. Мэри в большей степени руководила Элис, чем та ею, но Элис нравилось, что Мэри вела себя по-матерински и что она знала о ведении домашнего хозяйства много такого, с чем Элис сталкивалась впервые. Элис чувствовала себя так, будто надела на себя одежду своей матери и играла роль жены. Она надеялась забеременеть. Она наносила визиты. Когда Джилберт приходил домой, Элис уже ждала его с готовыми коктейлями, каждый вечер. Сначала это было для нее просто игрой — появиться с бокалом и спросить: «Как у тебя прошел день?» Но вскоре это стало нормой. Она всегда была на месте: в половине седьмого, в гостиной, со свежим макияжем, одетая для ужина, с кувшином «пиммз», или мартини, или еще чего-нибудь, о чем ей удавалось где-то вычитать. И Джилберт, который вначале находил это восхитительным и забавным, очень скоро стал воспринимать это как должное.

День Элис обычно проводила в Лондоне, занимаясь покупками в магазинах одежды и завтракая с друзьями, но во время школьных каникул она решила все время оставаться дома. Она провела сама с собой ободряющую беседу. Она должна стать Льюису образцовой приемной матерью и не бояться его. Она представляла себе, как он постепенно смягчится и сдаст свои рубежи. Она напоминала себе, что, когда они познакомились с Льюисом, со дня смерти Элизабет не прошло и пяти месяцев, но ей сложно было не забывать об этом, потому что жизнь Джилберта до нее казалась ей очень далекой и туманной.

В первый раз она отправилась на вокзал Виктория встречать школьный поезд в апреле, на пасхальные каникулы. Сначала ей показалось, что все мальчики одеты одинаково, и она испугалась, что может не узнать его и все поймут, что она приемная мать. Она стояла рядом с какой-то женщиной у загородки и всматривалась в толпу. Но при внимательном рассмотрении мальчики не оказались одинаковыми, как она того опасалась, многие из них выглядели довольно странно или смешно: с неправильно выросшими зубами, нескладные или чересчур маленького роста. К Льюису это не относилось: у него было все в порядке и с одеждой, и с телосложением, причем и то и другое его не заботило. Он выбрался из вагона вместе с группой из троих или четверых ребят. Они все время толкались и подшучивали друг над другом, пока осматривались на перроне в поисках багажа и родителей; они явно были из одной компании, так что она убедилась, что его в школе не избегают, и испытала гордость за него.

Она понятия не имела, как именно принято встречать ребенка, приехавшего на поезде, и поэтому стала оглядываться на других матерей. Всем им было уже, по меньшей мере, лет по сорок, и большинство из них выглядели устрашающе со своими сильно завитыми волосами и озабоченным выражением лица. Женщина, стоявшая рядом с ней, пыталась остановить своего сына, кричала, чтобы тот не бежал к ней, а вернулся к остальным школьникам, но он все равно продолжал со смехом бежать к ней. У него были мокрые губы и сбитые коленки, и Элис совсем не понравился его внешний вид. Ей хотелось воскликнуть: «Посмотрите на моего, вон тот, высокий и красивый!», но (и ей это показалось скучным), здесь, похоже, было не принято выказывать особое удовольствие при виде своих отпрысков. Поэтому Элис просто небрежно подняла руку, чтобы помахать Льюису, в надежде, что он заметит ее и подойдет. Для нее было очень необычно, что он действительно мог так сделать: он был с ней едва знаком, но, с другой стороны, выбора у него просто не было.

Льюис не смотрел вдоль перрона в сторону загородки, в отличие от других мальчиков, и поэтому не видел, как она ему помахала. Он вытащил свой чемодан из столпотворения, возникшего возле багажного вагона, и просто ждал. Она направилась к нему, умудрившись по пути найти носильщика. Что она должна ему сказать? Что в таких случаях говорят другие матери? «Привет, дорогой»? «Привет, Льюис»? Просто «привет»? Она приближалась к нему. Она подошла уже совсем близко, а он все еще не замечал ее.

— Привет, Льюис.

Он поднял на нее затуманенный взгляд.

— Привет.

Во взгляде этом не было ни удивления, ни теплоты — вообще ничего, Он стоял рядом, пока она отдавала распоряжения носильщику относительно чемодана, а затем они пошли по платформе на свой поезд, следующий в Уотерфорд.

Она сидела лицом по ходу поезда, а он, сидя напротив нее, наблюдал за тем, как убегают назад рельсы. Когда он выходил из вагона вместе с остальными, в нем чувствовалась жизненная сила и его вид согревал ее, но теперь он выглядел так же, как в ее воспоминаниях, — безропотным.

— Как здорово будет вернуться домой, — радостно сказала она, и он согласно кивнул.

Дома он сразу ушел в свою комнату, а она, оставшись одна, через некоторое время решила, что ведет себя как слабохарактерная особа, и поднялась к нему. Она постучала в дверь его комнаты. Она не знала, принято ли так вести себя с детьми, но подумала, что следует быть вежливой. Она решила, что заговорит с ним о лобзиках, и вошла внутрь. Он сидел на подоконнике, поджав колени к груди, и смотрел в окно. Подоконник был довольно узким, и ему, чтобы удержаться, пришлось, сжавшись, обхватить колени руками. Казалось, что это привычная для него поза, но он стал для нее чересчур большим. Она подумала о Джилберте, и ей захотелось подойти и обнять его.

Впервые она увидела Джилберта на одной вечеринке, которую кто-то устроил в Лондоне. Он посреди комнаты разговаривал с женщиной, стоявшей спиной к Элис. Он как раз молча слушал и улыбался, и Элис подумала, что это самый печальный мужчина из всех, кого ей приходилось встречать. И тогда ей точно так же захотелось подойти к нему и обнять. Она выяснила, кто он такой, и устроила так, чтобы его ей представили, и она почему-то тут же заговорила с ним о его утрате, о смерти Элизабет. Они ушли с той вечеринки и вместе пошли ужинать, а потом напились, и он плакал за столом, прикрывая лицо рукой и удивляясь самому себе. Она близко к сердцу приняла его горе и считала честью быть рядом с ним. Было такое чувство, что они знают друг друга долгие годы. С самого начала они не испытывали подозрительности или любопытства, не нужно было искать общие темы или интересы; с самого начала она чувствовала необходимость любить его, и его боль притягивала ее к нему.