Алька не видела его лица — а хотелось бы. Крикнуть, зачем все это, за-чем? Перед кем ей красоваться?

Зато она внезапно увидела лица продавщиц, и поняла, что они совершенно не смотрят на нее с презрением. Во взглядах, которые они бросали на Альку, была самая обыкновенная зависть. А на приора Святого Надзора девицы взирали с жадностью, как будто он оказался одной большой и невероятно вкусной конфетой.

— Просим, вас, ниата, пройти с нами.

Алька хотела поправить, что она фье, и что в ее жилах нет и следа королевской крови, но Эльдор молча ей кивнул — и она промолчала.

— Мы с Тибом пойдем в кофейню, — сказал он, — здесь, напротив, делают отличные пирожные. Ну или делали раньше, когда я жил в Роутоне.

Тиберик обернулся, мордаха сияла.

"Пусть идет, должно же хоть кому-то быть радостно".

И они ушли, и снова Тиберик держал за руку приора. Может быть, так будет правильно? В самом деле, пусть хоть Тиб обретет счастье…

— Идемте, ниата, — снова напомнили о себе продавщицы.

И она подчинилась.

Через час Алька была готова взвыть и очень жалела о том, что у нее печать — иначе бы уже давно выпустила своего крагха, напугала бы девиц, но вырвалась на свободу.

Гора покупок росла. Помимо двух скромных, но очень дорогих платьев с белыми воротничками под горло, продавщицы отложили все необходимое белье — очень тонкое, с кружевной отстрочкой, теплую шаль от Мерлиссы Маль, чулки, теплые, тонкие и даже вульгарные, в сеточку. Алька пыталась воспротивиться, но ей было сказано, что мужчинам нравятся такие чулочки, особенно если это единственный предмет одежды, да и вообще, любая мыслящая здраво девушка мечтала бы оказаться на месте ниаты, так что нечего носом крутить.

Платья, как ни странно, пришлись почти впору, так что даже не требовали подгонки. А уж ботинки и туфли вообще сели идеально.

Алька устала. Она так не уставала даже когда драила полы в доме. Перед глазами порхали яркие цветные лоскуты, и все многообразие нарядов смешалось в развеселую карусель. А ведь они еще не выбрали выходное платье. А может, и не нужно оно ей? Приор и без того кучу денег оставит в магазине. Зачем ей все это? Полы мыть? Или по окнам пауков гонять?

Ей принесли бархатное платье нежного фиалкового цвета. С очень смелым вырезом и пышными рукавами, расшитыми жемчугом. Было страшно даже подумать, сколько оно стоит, и Алька, обреченно вздыхая, нырнула в этот мягчайший бархат. Потом, когда расправили подол, ее подтащили к огромному зеркалу.

— Вам очень идет, — сказала одна продавщица, — посмотрите только, как дивно оттеняет цвет глаз.

"Угу, и печать Надзора", — подумала Алька.

Но в зеркало все же глянула — и обмерла.

Оно было идеальным, это платье. И Алька… была в нем почти идеальной. Цвет фиалок и белый жемчуг, и серые глаза внезапно обрели небывалый фиолетовый оттенок, и кожа в вырезе словно светится. Ну, а то, что волосы коротко пострижены — только подчеркивает, насколько тонкая хрупкая шея, и высокие скулы, и полукружья тонких бровей.

"Ты такая красавица, Алечка, — так говорила мама, — только выходи замуж по любви, за хорошего человека, чтобы быть счастливой".

Алька поняла, что по щекам потекли слезы. Она не хотела плакать, но почему-то все равно плакала. Еще год назад она мечтала о том, что выйдет замуж, что будет семья, любящий муж, дети… А потом стало ясно, что ничего этого не будет. Никогда.

— Очень красиво, — хрипло проговорила она, — очень…

И закрыла глаза, чтобы не видеть печати, уродливым чернильным пятном залившей пол-лица.

— Что снова не так? — от сердитого голоса приора Алька подскочила на месте.

Один взгляд в зеркало — ну, разумеется, стоит за спиной, заложил руки в карманы, и смотрит недовольно. Правда, уже без прежней ненависти, она куда-то исчезла, растворилась… Но и не тепло. Смотрит, как на вещь.

— Все… так… — прошептала, поспешно опуская взгляд, — но… я не понимаю, зачем мне все это… ниат Эльдор. Правда, не понимаю. Мне вполне хватило бы теплой рубашки и штанов. Зачем вам так тратиться.

— Я сам решу, на что мне тратиться, а на что — нет, — жестко ответил он, — вся эта одежда для того, чтобы ты достойно выглядела в моем доме. У меня в скором времени начнутся торжественные приемы, как приор Роутона я не могу пренебречь этой формальностью. А Марго слишком стара и слаба, чтобы накрывать на стол и приносить блюда. Поденщиц я для этого приглашать не хочу, а Эжени на кухне должна управляться. Понятно? Не молчи, посмотри на меня.

— Понятно, — выдавила Алька и глянула на него в зеркало.

— Прекращай лить слезы. Слезами делу не поможешь.

И он отвернулся, отошел в сторону, напряженно о чем-то размышляя.

— А чем? Чем поможешь? — все-таки спросила она, — иногда я думаю, что для меня лучший выход, шагнуть в Пелену.

Молчание.

Внезапно приор стремительно шагнул к ней, так, что Алька сжалась, думала, ударит. Но нет.

— Шею.

— Что?

— Шею мне свою дай, я неясно выражаюсь?

Она покорно подставила шею и закрыла глаза. Судорожно втянула воздух, не понимая, что сейчас последует, и снова ощутила знакомую вязь запахов — горький шоколад, дерево, книги… И добавилась легкая кофейная нотка. Они с Тибом были в кофейне, как могла забыть?

— Иногда, — глухо сказал приор, возясь с замочком ошейника, — иногда жизнь поворачивается совершенно неожиданной стороной, и то, что тебе сейчас кажется непоправимым, через год будет вспоминаться с улыбкой и легким сожалением. Поверь, печать Надзора не самое страшное, что может произойти.

Он ослабил ошейник, просунул между ремешком и шеей палец.

— Так лучше?

— Да, — она сглотнула, — да, лучше…

— Надо было сразу сказать, что жмет. Возьмешь у Марго мазь, намажешь… Тебе подобрали всю одежду?

— Да, ниат Эльдор, — прошептала Алька, не зная, куда деваться.

По коже, особенно там, где шеи касались руки приора, бегали мурашки. Альке было страшно, так, что дух захватывало и дыхание застревало в горле, но вместе с тем ей нравился запах кофе, шоколада, старых бумажных страниц, и она путалась в самой себе, не понимала, что правильно — бояться — или все-таки немного поверить и открыть глаза?

— Тогда мы можем ехать домой, — пробормотал приор, все еще не убирая руки с ошейника.

Тогда Алька все-таки открыла глаза — и встретила его задумчивый взгляд. Похоже было на то, что все это время Эльдор внимательно рассматривал ее лицо.

А потом, как будто опомнившись, резко отодвинулся и сказал:

— Оденься в одно из купленных платьев. Тепло оденься. И иди в повозку, а я пока расплачусь.

— А где Тиберик? — пискнула Алька, уже не зная, куда деваться от тяжелого, давящего взгляда.