В общих чертах можно заключить следующее: у высокосоциальных млекопитающих окситоцин в мозге выделяется в позитивной социальной обстановке — при груминге, объятиях, совокуплении, когда они делятся едой[86]. Выделение окситоцина вкупе с каннабиноидами упрочивает привязанность — по крайней мере у высокосоциальных животных. Тем самым снижаются тревожность и настороженность, усиливаются доверие и ощущение благополучия. Все это вызывает у животного чувство удовлетворения, и система вознаграждения делает поведение привычным. Такая благоприятная обстановка способствует доверию и сотрудничеству, что, в свою очередь, укрепляет узы. Таким образом присущая нам, социальным млекопитающим, склонность заботиться о других, делиться с ними и придерживаться социальных норм, вызывающих одобрение тех, кого мы любим[87], развивается все больше и больше.

Хотя практически все млекопитающие заботятся о потомстве, не более 5 % заводят одного партнера на всю жизнь. Среди них грызуны, такие как степные полевки и калифорнийские белоногие хомячки, есть и приматы, например гиббоны, и обезьяны Нового Света вроде прыгунов, мармозеток и капуцинов. Далее следуют волки с их сложно устроенной социальной жизнью. Обзаводиться потомством в стае могут исключительно альфа-самка и альфа-самец, поэтому, пока кто-то из них не скончается, размножаются только они. Друг к другу они испытывают заметную нежность[88]. В заботе о детенышах участвует вся остальная стая, а альфа-самец, готовясь к появлению на свет следующего помета, помогает подруге навести порядок в логове. Пару на всю жизнь образуют и бобры, тоже деля между собой родительские обязанности. Тем не менее, по данным зоологов, подавляющее большинство млекопитающих видов (95 %) не моногамны и далеко не на равных участвуют в заботе о потомстве. И наоборот, среди птиц моногамно подавляющее большинство.

Почему с точки зрения адаптации моногамия предпочтительна для любого вида? Ведь наверняка многочисленные связи у самцов дают большее преимущество? Объяснений может быть несколько. Первое вполне очевидно: если приходится противостоять неблагоприятным условиям окружающей среды, у совместно заботящейся о потомстве пары больше шансов на репродуктивный успех, чем у тех, кому приходится нести родительское бремя в одиночку. У степных полевок, живущих в открытой степи, вероятность подвергнуться нападению хищников гораздо выше, чем у горных, обитающих в более укромных закоулках. Именно поэтому совместная забота о потомстве превалирует у большинства видов птиц. Родитель-одиночка, улетевший добывать корм и оставивший гнездо без присмотра, рискует по возвращении обнаружить, что туда успели наведаться ястреб или пустельга и унесли его птенцов на корм собственным.

Биологи предлагают и такую версию: совместное родительство пресекает детоубийственные наклонности у самцов. Бурые и белые медведи, например, постоянно пытаются прикончить детенышей, если подозревают (судя по всему, почуяв по запаху), что не им принадлежит отцовство. Если детеныши в результате погибают, у матери в скором времени начинается течка, и самец-убийца получает возможность стать отцом следующего помета. А вот когда самцы участвуют в уходе за потомством, как у степных полевок или бобров, истребление ими собственных детенышей исключается естественным образом.

Собранные антропологами и психологами данные говорят о том, что люди обычно предрасположены к формированию долгосрочных связей: даже если они не вступают в союз с единственным партнером на всю жизнь, то склонны иметь крепкие отношения, которые длятся годами. Во многих странах (Япония, Китай, США, Канада) полигамия запрещена законом, хотя, конечно, внебрачные связи случаются. Судя по всему, на брачные обычаи влияет характер окружающей среды, а также доступность пищевых ресурсов и жилья. У охотников-собирателей распространены моногамные союзы, однако в некоторых религиях принята полигамия (несколько жен у одного мужчины) и у крайне малого числа культур — полиандрия (когда женщина одновременно состоит в сексуальных отношениях со многими мужчинами). Там, где внешние условия суровы или мужчина по материальным причинам может содержать только одну жену, обычно господствует моногамия[89].

Антрополог Франц Боас, впервые побывавший в 1883 году на Баффиновой Земле — одном из островов Канадского Арктического архипелага, — обнаружил, что для местных эскимосов при отсутствии официального бракосочетания типичны долговременные союзы. Делить жену с кем-то примерно в течение года тоже считалось приемлемым, но в обычай не возводилось, а своенравная женщина вполне могла взять и уйти от мужа, если тот плохо с ней обращался. Как отмечал Боас, многие стороны социальной жизни эскимосов не регулируются какими-либо установленными правилами, и в вопросах брака и развода они руководствуются опытом предшествующих поколений. Боас не ожидал, что эскимосы окажутся такими анархистами, по привычным европейским меркам, и поражался их способности выживать в суровых условиях Арктики без жестких предписаний, полагаясь в основном на исторические традиции.

С точки зрения методологии, для того чтобы определить, действительно ли механизм формирования нашей привязанности к партнерам и друзьям имеет нечто общее с механизмом ее формирования у степных полевок, в идеале следовало бы проводить сопоставимые эксперименты. Значимые данные о роли окситоцина в социальном поведении животных ученые более чем успешно получают, вводя окситоцин или блокатор окситоцина непосредственно в определенные области мозга полевок и обезьян. Однако по этическим причинам подобные манипуляции с людьми исключены. Подыскивая этически приемлемый способ регулировать уровень окситоцина в мозге, чтобы затем отслеживать и измерять поведенческие изменения, исследователи придумали вводить нейропептид с помощью назального спрея. К счастью, распыление окситоцина в носоглотке — процедура безопасная, безболезненная и быстрая. Испытуемые ничего против не имеют.

Первый отчет о результатах применения этого метода был опубликован в 2005 году Майклом Косфельдом и его коллегами[90]. Его исследовательская группа хотела проверить, усиливает ли повышение уровня окситоцина в мозге доверительное поведение. Испытуемым предлагалось сыграть в инвестиционную игру на двоих, в которой доверие неизвестному партнеру сопряжено с финансовым риском, но если в процессе взаимодействия доверие с обеих сторон сохраняется, оба партнера остаются в выигрыше. Двадцати девяти испытуемым перед началом игры впрыснули через нос дозу окситоцина, другим двадцати девяти — обычный солевой раствор. Результаты в этой выборке оказались любопытными: получившие дозу окситоцина продемонстрировали более высокий уровень доверия в ходе игры и соответственно выиграли больше денег, чем испытуемые из контрольной группы.