Что русскому здорово, то немцу смерть. Нупочему ж только немцу, не соглашается история. И наш случай — лишнее томуисторическое подтверждение. Потому что спал укатанный финн мертвецким сном,вкусив сверх меры того, чего нет крепче, — русской водки и русской бабы; спал,а прославленного качества гаванская сигара, привет пламенного Фиделя,продолжала исправно куриться, даже когда финн, захрапев, выпустил ее изо рта иона скатилась на ковер. Да не бухарский был коврик, не персидский —синтетический. А не кури при синтетическом ковре престижную гаванскую регалию,не по чину. Черное пятнышко расползлось под багряной боеголовкой сигары,расползлось и лопнуло, и края ширящейся дырки вспыхнули желто-синим вонючимогоньком. Плавно достиг тот огонек края нейлоновой занавески и угла нитролакомкрытой тумбочки, и бумажных стенных обоев, и заполыхало все весело и могуче.

Коридорная спала, дымок почти не пробивался заплотную дверь номера, улица была пуста в глухой час, и только ранние повара накухне «Крыши», где кабак готовили к завтраку, поморщили носы от нестандартнойвони из вентиляции. Вонь приобрела дымную видимость и аварийную концентрацию,послышались вопли и топот, зазвенели разбитые стекла, и когда воющие пожарныемашины влетели в улицу Бродского (но не того, который нобелевский лауреат, атого, который Ленина рисовал): радужное пламя лупило из верхнего этажа, смуравьиной суетливостью выволакивали пожитки иностранцы, а по крыше гостиницыбегали три друга-богатыря, три повара в белых курточках и белых колпаках, крылис небес матом и истошно требовали вертолет для спасения: дым синтетики вообщевлияет на мозги.

Пожарные зычно обматерили одуревших ивороватых поваров, потом споро перекачали на крышу гостиницы сотню тонн воды измагистрали, все не успевшее сгореть было хорошо затоплено, сосульки свесились спочерневших лепных карнизов, и с тем притон тлетворного иностранного влияниянадолго вышел из строя, встав на капитальный ремонт. Старожилы помнят этозамечательное утро.

При каждой гостинице, в каждом интуристовскомкабаке, сидели гэбэшники: по штату надзирали за контактами иностранцев ссовками. Они бесплатно пили и бесплатно закусывали. Фарцовщики дарили им джинсыи часы «Сейко», бармены снабжали американскими сигаретами, а проституткиделились деньгами. Хорошо быть стукачом.

Отстегивала им и Марина налог нагосударственную безопасность.

И тут в баре «Октябрьской» стиснули ее подлокоток и приказали, чтобы спокойно и без шума. И спокойно и без шума привезлина Литейный. В Большой, стало быть, Дом. В животе у Марины сделалось худо. Акому там делалось хорошо. Не санаторий.

— Что, красавица, грохнула турмаша? —осведомился улыбчивый молодой комитетчик, откинувшись за столом.

Марина прикинула, что ей шьют, завибрировала ивзвилась.

— Убийство и грабеж иностранного гражданина, —поцокал удовлетворенно комитетчик. — А гостиница? Это ж на сколько миллионов тысожгла народного достояния!..

— Я его не трогала! — шепотом закричалаМарина.

— Уж не трогала. Облико морале, — вздохнулкомитетчик: — тунеядка, проститутка, валютчица. Бомж.

Марина пустила беззащитную слезу социальнойжертвы. Комитетчик раскрыл папку и ознакомил Марину со славными вехами еебоевого пути. Слеза высохла.

— Да на кой черт мне его убивать!!!

— А вот это ты сейчас и расскажешь.

Через час она подписала добровольноесотрудничество с органами. Вступать в контакт с указанными лицами. Собирать ипередавать информацию на поставленные темы. Строгое неразглашение. Агентурнаякличка «Рябина».

— Я знал, что вы все-таки советский человек.

— А то какой же, — угрюмо подтвердила Марина.

— Языком владеешь?

Марина покраснела.

— Английским, дура! Отправишься на курсы. Я изтебя переводчицу сделаю, поняла? Возможности перед тобой откроются. Но —смотри!

…Первым объектом явился шведский инженерик.Когда в «Астории» его попыталась снять конкурентка, приблизился неприметныймужичок и одной фразой вымел ее за дверь.

Шведик вел себя — прелесть. Возил на «вольво»,дарил парфюмерию, знакомил с партнерами. Но все ее попытки заговаривать об егоработе неукоснительно игнорировал.

— Ну ничего ж по делу не сказал, дубина, —пожаловалась она, когда пришла пора сдавать отчет.

Ее патрон хмуровато повертел пепельницу:

— Что значит — ничего?.. Бери бумагу — пиши!

— Чего писать?..

— Говорил, что строительство в порту начнется…— и продиктовал ей текст, за который немедленно хотелось дать звание майораразведки. — Подпись. Число. Поняла?

— Поняла… — похлопала ресницами Марина.

— И не вздумай!..

— Не вздумаю, — пообещала она.

— Главное — работа, — завершил патрон. — Чтоббыл виден результат усилий. Это будет оценено. А то — «не-ечего…»

И по следующему объекту, толстому шумномунемцу, Марина выдала такой результат, что немца нужно было бы судитьнюрнбергским трибуналом. Отчет вернулся к ней, пестрея красной редактурой.

— Охренела? Не зарывайся, сгоришь. Скромнее,девушка.

Марина поняла службу — поперла лафа.Поднаторев в составлении отчетов, она наслаждалась безнаказанностью: шикуй, ещеи спасибо скажут.

Через полгода она купила двухкомнатнуюкооперативную квартиру. Швейцары приветствовали ее зеленую «Волгу». Первой вЛенинграде обрела она статус «дамы для сопровождения деловых людей». Такоесопровождение стоит дорого, и деловые люди были недешевые.

— Старуха, ты живешь на стольник в день, —предостерег ее при встрече сам Фима Бляйшиц. В те времена это была нормальнаямесячная зарплата, баснословные деньги. Но она ждала своего часа.