Советский человек и иностранные языки — этотема отдельного разговора. Когда в шестидесятые стали расширять международныесвязи, оказалось, что языков у нас никто не знает. Что прекрасно характеризуетработу КГБ, начисто отучившее поголовье населения от общения с иностранцами.Даже студенты-филологи языковых отделений имели по программе часов языкастолько же, сколько марксизма-ленинизма. И то и другое им не полагалось знатьлучше своих преподавателей. Но если от общения с Марксом и Лениным они былигарантированы, и здесь критерием истины служила оценка, то иностранцы ихсданный на пять с плюсом язык не понимали в упор. А уж они иностранцев иподавно; программа была составлена таким образом, что понимать они могли друг сдругом только преподавателей. Дело было налажено столь научно, что дочкисоветских офицеров из Германии поступали на немецкое отделение Университета,свободно чирикая по-немецки, и после пяти лет обучения с преподавателямиспециальной квалификации и с научными степенями, по утвержденной Министерствомвысшего образования методике, квакали по-немецки с чудовищным акцентом имучительным трудом. С кем поведешься, от того и наберешься.

Исходили из того, что язык, как и вообще любаянаука — дело наживное и не самое главное. Главное — чтоб человек был хороший:наш, правильный. Как было записано во всех методиках — что такое советскийспециалист? во-первых, это специалист, овладевший в полном объемемарксистско-ленинским мировоззрением, и уже во-вторых всем остальным. Именновот так это было записано, черным по белому, и никакого преувеличения, шаржа ипрочего стеба здесь нет. Правда; суровая правда.

И вот жил не тужил здоровый парень, мастерспорта по вольной борьбе в семидесяти килограммах и чемпион какой-то области.Его отрыли в Краснодаре. А любой вуз охотился за спортсменами — надо выступатьна соревнованиях и спартакиадах, занимать места. У спортивной кафедры свойсобственный план по подготовке разрядников, кубкам и медалям, и даже есть на тоспециальный проректор по спорту.

А проректором Ленинградского университета поспорту был тогда бывший знаменитый боксер Геннадий Шатков. О нем есть отдельнаяистория. Он был полутяжем и в свой звездный час в шестидесятом году на РимскойОлимпиаде вышел в финал. И тут его звезда угодила под колотухусемнадцатилетнего Кассиуса Клея. Клей его отбуцкал с ужасной силой, и послеэтого Шатков с ринга сошел — стал падать и страдать головными болями. И в университетеего любили и к мнению прислушивались. Он блюл спортивную славу.

Борцу-вольнику объяснили все преимуществауниверситетского образования: Ленинград, общага, стипендия, именитые тренеры иавтоматическое зачисление в сборную «Буревестника». Тогда все спортсменычислились или студентами, или кладовщиками; кроме ЦСКА, которые считалисьофицерами.

Ну, по части естественных наук борец умелкачать шею и стоять на мосте. Дважды два знал твердо, но пестики с тычинкамиуже путал: ни уха ни рыла. Поэтому всех спортсменов зачисляли на что-нибудьтакое трепологическое, гуманитарное, где знания сугубо условны и соображать нетребуется. И, распределяя их по необременительным факультетам, борца записалина филфак. А уже там его сунули на французское отделение. Может, замдекана постудентам читал в детстве про французскую борьбу, может, потому, что на русскоми английском уже были гимнастка и боксер, но только он стал студентомфранцузского отделения.

Он к этому языку относился, как партизанвосемьсот двенадцатого года к недобитому французскому парикмахеру. Всем повосемнадцать лет — ему двадцать четыре, давно после армии. Родом из глухомани,крепыш-самородок, здоровеннейший парняга. Он по-французски выписал на шпаргалкутри ключевые слова — «бонжур», «пардон» и «мерси». С этими волшебными словамион раз в семестр показывался с зачеткой получить свой «уд.», предъявляязаписочку от Шаткова, а стипендия за ним была закреплена как за передовикомспорта. И пока эти недоделки выламывали перед зеркальцем язык, овладеваяфонетикой, он защищал честь ихнего Университета, исправно побеждая на всехсоревнованиях.

А пока он пыхтел на ковре и ломал уши,расширяются, значит, международные связи. Начинается культурный обменстудентами: мы — вам, вы — нам. Обмен, конечно, неравноценный, дажежульнический: мы им — овладевших передовым учением, они нам — идеологическихуродов, буржуйских недорослей. Наши, конечно — тяжело в ученье, легко в бою! —рвутся в бой и ученье на территории врага. Центральные языковые вузы получаютразнарядки на стажировку в разные хорошие страны. И отличная учеба начинаетпахнуть заграничным пряником.

И на университетский филфак спускается потакой разнарядке одно место в университет Сорбонны, в Париж. Длястудента-француза. Стажировка на шесть месяцев.

По отделению разносится этот слух, и всеначинают вибрировать!.. прикидывают свои шансы. Отчаянно зубрят французский иисторию с географией Франции, политику французской компартии и биографиютоварища Мориса Тореза; и до сотых долей высчитывают свой средний балл по языкуза весь период обучения. А борец тягает штангу в зале и разминает на ковре своюшею сорок пятого размера. Хрен ли ему Сорбонна, у него на носу спартакиада вДнепропетровске.

Ну-с, собирается деканат вкупе с романскойкафедрой, и приступают к селекции: кто дозрел, кого отправить. Моментответственный и непростой.

Во-первых, отпадает первый курс — зелень, этоеще не студенты. Во-вторых, по аналогичной причине не годится и второй курс —мало знают. В-третьих, пятый курс: им уже дипломы писать надо, и кроме того уних уже сданы все экзамены за университетский курс, кроме выпускного марксизма— а это значит, что по западным меркам они квалифицированные специалисты,бакалавры, имеют право где угодно работать по специальности — и этот факт не впользу отправки за границу: а ну как устроятся там и останутся; рекомендовано воздержаться.Остаются лишь третий-четвертый курсы, предпочтительно — четвертый, они хотьчто-то знают.

Дальше: девочек посылать не рекомендовано. Онисклонны в этом возрасте выходить замуж, и вообще легче подпадают под влияние;нужны мужчины. И таким образом отпадает еще три четверти кандидатов — филфаквсегда был факультетом преимущественно женским, цветником прелестниц.

Остается кандидатур — по пальцам пересчитать,и пальцы эти загибаются один за другим. Значит — евреев посылать нельзя. Минусдва. Некомсомольцев посылать нельзя. Минус один. Больных, кривых, убогих —посылать нельзя: во-первых, по ним составят искаженное представление об обликевеликого советского народа, во-вторых — если они там захворают, кто будетвалютой оплачивать лечение? в-третьих — а не предписано, и дело с концом. А нагуманитарных факультетах, заметим, нормальных здоровых мужиков и всегда-то былонемного — все больше с каким-то вывихом и креном, блаженненьких. И то рассудить— не мужская специальность, ни денег ни карьеры стоящих.