Рыбакова, то обстоятельство, что муллы и ишаны были лишены какого-либо специального статуса и привилегий, непосредственным образом повлияло на снижение уровня религиозности среди мусульман Туркестана[317].

В ДДДИИ также считали нецелесообразным расчленение округа ОМДС. Такое предложение на обсуждение в Особом вневедомственном совещании по делам веры под председательством генерал-адъютанта графа А. П. Игнатьева (29 ноября 1905 – 28 мая 1906)[318] внес член Государственного совета В. П. Череванский. Он предлагал, в частности, разделить ОМДС на округа: Петербургский, Уфимский и Сибирский, которые бы пользовались определенной административной самостоятельностью от Уфы. К Петербургскому округу Череванский рекомендовал присоединить общины в Западных губерниях. Кроме того, он предлагал создать несколько новых муфтиятов: в Вильне – для польско-литовских татар, в Казани и Астрахани – для поволжских татар, в Тобольске или Томске – для сибирских татар[319]. Проект Череванского не был реализован даже частично, хотя Особое совещание нашло в нем немало полезного[320].

Предложения Череванского вновь прозвучали в ходе работы Особого совещания по выработке мер для противодействия татарско-мусульманскому влиянию в Приволжском крае в 1910 г., но и тогда не дошло дело до его реализации. В дальнейшем в ходе работы Особого совещания по мусульманским делам при МВД в 1914 г. было признано целесообразным сохранить ОМДС в прежних территориальных границах[321].

Не готово оказалось правительство и к радикальному решению другого вопроса: об отмене принципа назначаемости муфтия. Без этого любые преобразования в системе управления религиозными делами мусульман имели бы половинчатый характер.

В 1915 г. назначение муфтием ОМДС Мухаммед-Сафы Баязитова, лидера консерваторов, выступавших за абсолютную монархию, положило конец дискуссии о реформировании института муфтията в среде мусульман[322]. Как и прежде, когда встал вопрос о новом муфтии, мусульмане ожидали, что на эту должность будет назначен тот, чьи личные качества, политические взгляды и уровень образования будут соответствовать их ожиданиям. Баязитов, в отличие от своих предшественников Тевкелева и Султанова, имел религиозное образование. Однако его политические взгляды не устраивали ни мусульманских либералов, ни часть ‘улама’. Они считали нового муфтия реакционной фигурой из‐за его участия в создании в 1914 г. партии «Сират аль-Мустаким» («Прямой путь») и связей с правомонархическими кругами[323].

К 1915 г. устав «Сират аль-Мустаким» так и не был утвержден властями, и вопрос о создании консервативной мусульманской партии больше не поднимался. Это было связано со следующими факторами. Во-первых, избрание Баязитова муфтием сделало нецелесообразным существование партии. Во-вторых, сами консерваторы во главе с Баязитовым предпочитали консолидироваться вокруг Духовного собрания как общенационального института, а не на базе маленькой политической партии[324]. Целью Баязитова было создание организации, противостоящей либерально и радикально настроенным мусульманам. В свою очередь, после его назначения муфтием политические лидеры мусульман больше не рассматривали ОМДС как центр, вокруг которого они могли объединиться для защиты интересов мусульманского населения империи. Предпочтение было отдано светской национальной организации, не связанной с ОМДС[325]. Муфтий и Духовное собрание перестали играть какую-либо существенную роль в обсуждении и решении насущных проблем мусульманской уммы в стране. Муфтият перестал быть главным национальным институтом для татар[326].

Нарративы о происхождении муфтията в среде волго-уральских татар

Как видно из предыдущих параграфов, со временем институт муфтията, к которому изначально враждебно относился ряд мусульманских религиозных деятелей, стал восприниматься как исконно национальный институт если не всеми тюрками-мусульманами, то по крайней мере теми из них, кто жил в Волго-Уральском регионе. Это нашло отражение в нарративах, относящихся к XX в. и являющихся частью так называемого исламского дискурса[327].

Одним из ключевых элементов нарратива о Духовном собрании как исконно национальном институте татар Волго-Уральского региона является легенда о том, что муфтият существовал задолго до XVIII в.

Так, в частности, в сочинении «Таварих-е булгария» («Булгарские хроники»), созданном в XIX в., автор – татарский историк Хусаин Амирханов – пишет о том, что должность муфтия была известна еще в Казанском ханстве[328]. Однако такое мнение могло сложиться в результате неправильного понимания термина «муфтий», который вошел в употребление среди мусульман Волго-Уральского региона в более позднюю эпоху (конец XVIII в.). Иными словами, Амирханов мог называть муфтиями религиозных деятелей, у которых на самом деле были другие титулы и иные функции. К сожалению, не все материалы, которые могли бы пролить свет на историю религиозной жизни Казанского ханства, введены в оборот, а имеющаяся у нас скудная информация позволяет говорить лишь о том месте, которое ‘улама’ занимали в системе государственного управления.

Насколько мне известно, одно из первых упоминаний легенды о существовании муфтията у татар до 1788 г. в текстах, написанных мусульманами, относится к раннему советскому периоду, а именно к докладной записке (далее – Записка) муфтия Ризаэтдина Фахретдина, направленной в Президиум Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК)[329] от имени Центрального духовного управления мусульман внутренней России и Сибири (ЦДУМ):

Тюркские народности Поволжья и Урала по принятии ислама организовали свое Духовное управление с должностями муфтия, казыев, мулл и муэззинов. Такая форма организации Духовного управления существовала до покорения их Иваном Грозным. Русские цари, нетерпимо относившиеся ко всем нехристианским религиям, совершенно уничтожили Духовное управление и разрушили молитвенные дома… Несмотря на такое притеснение и угнетение, мусульмане Поволжья и Приуралья полностью сохранили свою религию и свою духовную организацию, хотя и в нелегальной, подпольной форме[330].

В приведенном фрагменте содержится несколько важных идей.

1. Институт муфтията был известен мусульманам Поволжья и Урала задолго до русского господства, и, следовательно, Духовное собрание в Уфе не является продуктом имперской конфессиональной политики.

2. Муфтият продолжил свое существование после падения Казанского ханства в «подпольной форме», то есть выступал как оппозиционная по отношению к монархическому строю сила.

Такая интерпретация руководством ЦДУМ истории духовного управления является результатом продуманной стратегии в отношениях с высшим органом государственной власти в советской России – Президиумом ВЦИК. Перед автором Записки (возможно, это был коллективный автор) стояла задача: убедить советских чиновников «разрешить детям школьного возраста менее 18 лет обучаться группами в мектебах, мечетях и общегражданских школьных зданиях во внеурочное время мусульманской религии»[331]. Кроме того, необходимо было оградить Духовное управление от притеснений со стороны органов власти на местах (прежде всего руководства Башкирской АССР, в столице которой находилась резиденция ЦДУМ).

Автор Записки указывает на то, что институт муфтията не имеет никакого отношения к административным учреждениям царского режима, а возник еще в Волжской Булгарии (X–XIII вв.)[332]. Само это государство не упоминается, но фраза «по принятии ислама организовали свое Духовное управление» отсылает к указанному периоду.

Приводимая в записке легенда о том, что институт муфтията был создан именно в Волжской Булгарии, а не