– Простите, я сама не знаю, что на меня нашло, просто… Я сегодня очень испугалась, но вы правы, это не значит, что все кругом должны защищать меня и относиться с добротой. Наверное, в этом моя проблема. Видеть во всём угрозу и при этом хотеть понимания и доверия.

Понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить её слова. Которые продолжали повторяться в моей голове. И которые если не полностью, то частично обезоружили. Проклятье, я же ясно дал понять, чтобы она замолкла, желательно до завтрашнего обеда. Но, что хуже всего, злость и раздражение куда-то испарились, заставляя обнаружить то, чего, я думал, в моём сердце больше нет. Почему этот взгляд вынуждает извиниться в ответ?

Всё это чушь. Обычный приём, чтобы манипулировать мною. Мой брат вечно пользовался этим, и мне нужно быть более внимательным, никто никогда не заставит меня исполнять чужие прихоти.

– Комната для вас уже наверняка готова. Доброй ночи, госпожа Монгрейт, – ответил обыденно, давая понять, что разговор окончен.

Тёмные ресницы дрогнули, а в синих глазах скользнул влажный блеск.

– Доброй… – послышалось, или в голосе было разочарование? Впрочем, меня это не должно волновать.

Оторвав от неё взгляд, я направился в свой кабинет, оставляя гостью дожидаться служанку.

Я желал сейчас только одного – поскорее оказаться наедине со своими мыслями, слишком в холле стало тесно.

Обойдя письменный стол, я встал у кресла, опершись ладонями о гладкую столешницу. Опустил голову, чувствуя, как звенят напряжённые мышцы.

«– Господин Рузлокк, вам оставил письмо ваш брат, господин просил передать вам лично в руки.

Жёлтый конверт лёг на стол. Посыльный удалился.

Втянул в грудь воздух, словно в комнате было душно. Опять он играет в эти игры. Достал. Как же ты меня достал. Даже сейчас не можешь обойтись без меня.

С раздражением взяв конверт, я посмотрел на огонь в камине. Я же твёрдо дал понять, что не хочу его знать! Во мне прожглась огромная дыра за то время, пока Бастион наслаждался первыми днями семейной жизни в своём поместье. Что ему ещё нужно от меня? Что?!

Смял конверт в кулаке, собираясь отправить его в пламя.

«Господин просил передать вам лично в руки…»

Рванул бумагу, распечатывая. На что я рассчитывал, не знал, когда открывал его. Что брат уступит мне свою жену? Я был идиотом, и в тот момент, когда не выкинул это письмо в огонь, и тогда, когда начал читать его строки.

«Я выследил их… На Закатном перевале. Отправляюсь туда, знаю, у нас плохие отношения, но мне нужна твоя помощь… Приезжай к полуночи…

…Очень нужна, Анрид, без тебя я вряд ли справлюсь».

Ярость проняла тело острой дрожью. Снова манипуляция, бесчестная, жестокая, разрывающая все внутренности на части.

– Как ты… смеешь просить меня о чём-то?! Кто ты такой? Ненавижу!

Письмо тут же превратилось в ком и отправилось в камин. Сухая бумага вспыхнула. Всё внутри кипело и бушевало, как волны на воде, гнев затопил дно.

– Не могу тебе не оказать такую услугу, всю славу забрать себе. Ты всегда был первым во всём, странно, что просишь меня о помощи. Уверен, ты справишься.

Бросил взгляд на часы, до полуночи четверть часа. Я отправился к шкафу за бутылкой вина…

…Горячий воздух пахнул в лицо, опаляя кожу.

– Куда вы, милорд?! Туда нельзя! – пытался остановить кто-то.

– Пошёл прочь, – кулак попал точно в цель, но это не открыло мне дорогу туда, где бушевало пламя.

– Держите! Вы рехнулись совсем?! Господин, успокойтесь!

– Там мой брат! Убери руки! – собственный нечеловеческий рёв оглушал.

– Если там кто-то и остался, то явно он уже нежилец.

Эти слова подкосили, как удар палкой по ногам. Я обратил невидящий взгляд на гудевшее пламя и не мог поверить. Поверить в то, что Бастиона больше нет… Огненное жерло вихрем сжимало и тянуло в свои недра. Высушивало и душило.

– Там мой… брат…

…Иветта была вся в чёрном, она стояла спиной у усыпальницы, в которой не было даже частички её мужа. Огонь забрал всё без остатка.

Она не повернулась, когда услышала шаги. Я стиснул зубы, понимая, что мне лучше уйти, но… Я коснулся её плеча. Иветта вздрогнула и повернула голову.

Внутри меня что-то натянулось и лопнуло, когда я увидел затуманенные слезами такие знакомые мне глаза, но сейчас будто чужие. Злость опалила, я не ожидал видеть её такой… такой подавленной и печальной. Что она может скучать по другому мужчине…

– Не понимаю, почему он пошел на это один, – дрогнул её голос в сдавленном шёпоте. – Анрид, он ведь тебе что-то говорил, да? Скажи. Наверняка ты что-то знал. Почему ты его отпустил? – по бледному лицу скользнула слезинка.

Я удержался от того, чтобы стереть её пальцами.

– Я никогда не был ему нянькой. Не понимаю, почему все считают, наоборот.

Иветта замерла, а потом её губы дрогнули в какой-то циничной ухмылке.

– Да, верно. Бастион всегда думал, что у него есть брат, на которого можно рассчитывать, наверное, это его сгубило.

Дыхание вышло из моей груди стылым облаком в морозном воздухе.

– Возможно.

Легайн смотрела остекленевшим взглядом.

– Вы совершенно не похожи, я думала, ты…

– Что?

– Что ты любишь своего брата.

Я усмехнулся. Она всегда говорила о нём, всегда заставляла думать о брате, даже тогда, когда его уже не было.

– Ты ошибаешься. И хватит об этом говорить. Бастион всегда пользовался мной без зазрения совести.

Даже в последний день своей жизни… Но об этом я не стал говорить и чувствовал омерзение, подкатывающее к горлу. Оно тут же вызвало новую волну гнева.

– Что? – Иветта будто услышала что-то неподобающее. – Что ты такое говоришь, Анрид?

– Забудь.

– Ну уж нет! Бастион никогда не пользовался тобой, Анрид, ни-ког-да. Ты сам в своей голове… решил, что это именно так. Вся проблема в тебе, и не нужно её искать в других. Вспомни, когда это случилось впервые, возможно, это поможет тебе.

Карканье ворон разбавило глухую тишину, повисшую в этом сером мрачном месте.

– Я ухожу, буду делать вид, что не слышала ничего этого, – Легайн подхватила складки платья и направилась к кованым воротам усыпальницы».

Я смежил веки и оскалил зубы в какой-то обречённо фальшивой ухмылке, горло завибрировало смехом. Я рухнул в кресло, запрокидывая голову, и продолжил смеяться. Это было ненормально, я смеялся до тех пор, пока в груди не остекленели лёгкие, а горло не сжал болезненный спазм.