плохо с сердцем, он отправил Горчака за лекарством. А Алина начала на него наезжать, типа, зачем пьешь, если сердце больное? Ну, и пошло-поехало. В итоге она хлопнула дверью и отправилась к маме. Но не доехала.

– А вы были в Парагвае?

– Нет. И не хочу.

– А на Алтае?

– Да, на Белухе, – ответил он. – В одной секте.

Потом он дурашливо вытаращился и схватил себя рукой за рот.

Закончив это представление, он снова засмеялся.

– И что, Света – кто-то ловится?

– Значит, не были?

– В Непале был, – сказал он. – Хотел на Эверест подняться. Заплатил семьдесят штукарей баксов, но уже в базовом лагере мне стало так хреново, что ты не представляешь. Оказывается, без кислорода не дышится. Кто бы мог подумать?

Я помолчала, наблюдая за ним. Он допил виски, облизнулся.

– Скажите, – сказала я – А вам не противно жить на даче, где похоронен лев?

– Я не впечатлительный, – насмешливо ответил он. – И хватит болтать.

Без всяких предупреждений он впился губами мне в губы. Я еле его отодрала от себя. Затем вытерла рот.

– Вы меня неправильно поняли, – сказала я, вставая.

– Да что ты? – холодно спросил он. – По-моему, я все прозрачно объяснил. Раздевайся. Стадию уламывания мы пропустим.

Он тоже встал. Лицо его было угрюмым и решительным. В распахнутом халате гордо топорщилось его оружие. Он не шутил. И насчет того, что садист, тоже не шутил.

– Тогда мне надо принять душ. – сказала я.

– Вот и молодец. По коридору налево. А я пока постельку расстелю.

Прежде чем свернуть в ванную, я набрала код сигнализации. Подождала немного, потом толкнула входную дверь. Приезжают здесь быстро. Я дождусь их в кабинете – у пожарных датчиков. Это моя подстраховка.

Я прошла по коридору и, не доходя до ванной, свернула в кабинет. Здесь распад дома был еще более явственным. Казалось, дунешь – и полки с книгами превратятся в труху. Внутри стен яростно возились древоточцы. Мне стало грустно.

Елена Семеновна держалась до последнего – она не хотела сдавать дачу, это казалось ей последней степенью падения. Я познакомилась с ней два года назад, когда интересовалась историей льва Кинга – одной из самых жутких историй мирного брежневского времени. Убили его не здесь – а на Мосфильмовской. Но закапывать привезли в «Советский писатель». Конечно, не на этот участок. Здесь, собственно, все дома пытаются присвоить эту сомнительную честь. Елена Семеновна не пыталась – она мне честно все рассказала и показала. Так мы с ней и разговорились. Была она одинока – и я была одинока. Так что мне было приятно ей помогать: заносить хлеб, сгребать опавшие листья. С установщиками охранных датчиков тоже общалась я. Они же предложили пожарную сигнализацию.

Я знаю все об этих местах. Где какой погреб, где какой сарай. Кто сдает, кто живет сам. Кто недавно умер и кто будет судиться за наследство.

И уж во всяком случае, я никуда не иду, если не предусмотрела заранее пути отступления.

Грохот, крики – приехали. Можно было выходить.

Юрист Снегирев, запахнув халат, что-то растерянно объяснял полицейским. Размахивал руками, пожимал плечами. Проходя мимо него, я нежно улыбнулась.

– Что за чертовщина! – воскликнул он, ни к кому не обращаясь.

Я помахала ручкой и пошла по тропинке к калитке.

В этот момент у меня зазвонил мобильный. Я прочитала: «Демичев».

– Света, здравствуйте, – сказал его уставший голос. – Вы меня простите, что я вам до сих пор ничего не выслал – вы же знаете, какие у нас новости, не до того было… Давайте завтра встретимся, поужинаем. Я привезу деньги.

– Захватите распечатки звонков Арцыбашева, – попросила я.

Глава 13

– Чего уставился? Еще водку неси, – приказывает Демичев официанту.

– Вы же за рулем, – говорю я. – Ваша лапочка – самая красивая на бульваре.

– Да по фигу. Все летит в тартарары.

Мы сидим за столиком «Пушкина». К моему великому удивлению, Демичев уже надрался. Пачка долларов, перетянутая резинкой и даже не завернутая в бумажку, валяется на зеленой скатерти. Он ее просто вынул из кармана и швырнул, заслужив аплодисменты с соседнего столика.

Вокруг пачки хороводом: миноги в маринаде, тарелка ухи, кувшинчик водки, бесконечные пироги и блины на разных тарелках, огурчики, грибочки, вся эта псевдорусская экзотика с ятями. Я не ожидала, что у него такой дурной вкус.

– Сергей, как вас сюда занесло? – спрашиваю я, оглядываясь. У меня голову ломит от этой театральщины: деревянных панелей, кессонов, абажуров, астролябий, старинных глобусов, антикварных книг. – Ну, иностранцев сюда таскают – это да. Но вы-то молодой современный человек.

– А что? – он наливается пьяной злобой. – Я люблю русскую кухню. Сейчас еще мозговые кости притащат, а потом Пожарские котлеты… Алексей Григорьевич тоже любит сюда ходить. Да вы попробуйте, вкусно. Что вам еще заказать?

Я смотрю на него, наклонив голову.

Да, Фоменко оказал на своего младшего партнера сильное влияние. Оно и понятно. Человек, сделавший себя сам, большой и справедливый пахан, каменным гостем прошедший по ледяным девяностым – это конечно, идеал. Скорее всего, своего папы у Демичева не было. Сиротка. Прикипел к упырю – все по Фрейду. В этих быках на золотых цепях есть определенное звериное обаяние. Но почему он так напился? Жаль Фоменко? Боится, что бизнес теперь рухнет? Или искренне любит семью старшего товарища?

– Как вы там? – спрашиваю я. – И как Алексей Григорьевич?

– Кошмар, – говорит он и с силой повторяет, – Кошмар! Страшный сон, сбывшийся наяву. После истории с Галей на телефон Алины скачали приложение для отслеживания. И вот представьте: они поругались, она поехала к маме, он видит, что она доехала. Звонит ей на следующий день и выясняется, что она у мамы и не была. И что последний раз ее видели накануне – в доме, в «Подмосковных вечерах». Помните, когда вы там были.

– Да. Ее еще удивило слово «Парагвай».

– Какой Парагвай?

– Я тогда рассказала, что члены «Белухи» называли так свою секту.

– Да? Ее это удивило? Я не обратил внимания… Короче, телефон так и не нашли, машину не нашли, саму ее не нашли. Обзвонили всех подруг, родственников, проверили базы данных аэропортов, вокзалов, морги и далее по списку. Человек растворился в воздухе! Да, и есть входящий звонок с фальшивой симки. Через двадцать минут после того, как она уехала к маме. Разговор – две минуты. После этого она больше ни с кем не разговаривала… Вот такие дела. По-моему, полиция стала присматриваться к самому Алексею Григорьевичу, а «Комсомольская правда» даже напечатала статью, которую назвала «Синяя борода». Он