Демичев согласился встретиться со мной только после долгих уговоров. Его ожидало заседание в арбитражном суде, он предполагал, что после заседания будет слишком вымотанный. Но я настояла. Очень хотелось показать ему перепечатанный на бумагу разговор с Мирзоевым и наметить план действий.

На Большую Тульскую я приехала заранее. Марыся уже была там. Она сидела на газоне, положив рюкзак на колени. Рядом с ней сидел толстый неопрятный мужик с серых мешковатых джинсах, восточной рубахе и с тряпичной полоской на голове. Полоска удерживала его длинные засаленные волосы неопределенного цвета. Мужик радостно смотрел по сторонам, попивая пиво из бутылки.

– Ну, ребят! – недовольно протянула я, подходя к ним. – Зачем пиво-то? Вот это здание – Арбитражный суд Москвы. Сейчас менты выбегут и нам наваляют.

– Ничего не нарушаю, – громко заявил мужик. – Административный кодекс запрещает распитие спиртных напитков на лестничных площадках и возле спортивных, детских и медицинских объектов, а также объектов культурного назначения. Суд – это не объект культурного назначения.

– Да бляха-муха! – рассвирепела Марыся. – У меня полная сумка ножей и кастетов! Только ментуры мне не хватало! Убирай на фиг!

Мужик спрятал бутылку в карман своей хламиды.

Поглядывая на стеклянный фасад суда, я присела рядом с ними. Денек был ветреный. Перед судом на флагштоках хлопали флаги Москвы и России. Натужно ревели машины, взбирающиеся на эстакаду. Мы сидели лицом к парковке. Сразу за ней располагалась «Ереван-Плаза», а еще дальше – Большая Тульская и на ее берегу – кошмарный корабль длинного массивного жилого здания, занимающего целый квартал.

– Вот, познакомься, – сказала Марыся. – Этот идиот – Гриша из секты «Белуха».

– Прошу любить и жаловать! – и он раскланялся в разные стороны.

– Вы были там с 2001-го по 2004-ый? – спросила я.

– Я был там с 99-го по 2001-ый, – ответил он. – И потом один раз приезжал к ним в 2004-ом.

Я увидела, что у него трясутся руки.

– Как вы туда попали, Гриша?

Он сжал кисти коленями.

– Книги… – сказал он. – Книги Константинова… Это они свели меня с ума. В 97-ом году у меня погибли жена и ребенок, их сбила машина на остановке. И я сломался. Стал пить, бросил работу… И тут эти книги… Он писал, что Божью справедливость извратили, замылили. Он так говорил. Замылили. Что мир стал женским, пассивным. Не подходящим для мужчин. Мужчина – он другой, понимаете? Ему нужна своя справедливость. Активная.

Он лихорадочно обвел взглядом парковку, затем повернулся ко мне.

– За рулем была женщина, она перепутала педаль тормоза и газа. Ей дали пять лет с отсрочкой. У нее был несовершеннолетний ребенок, поэтому отсрочка… Разве это был справедливый приговор?

– И что предлагал Константинов? – спросила я. – Какой приговор он считал справедливым?

– Светуль, – недовольно сказала Марыся. – Ты зря ищешь логику там, где ее нет. Вопросы земной справедливости Константинова не волновали. Он предлагал, вообще, покинуть эту землю, потому что она плохая.

Гриша вдруг хрюкнул от смеха.

– Это да, – согласился он. – Но разве он не прав? Разве Земля хорошая?

– А чего? Плохая, что ли? – лениво удивилась Марыся. – Сидишь на травке, пивко попиваешь. Тепло, солнечно.

– Посмотрите, – и я достала из сумки папку «Мальчик». – Нет ли среди этих людей кого-то, кто был в секте в те годы?

Он начал листать фотографии.

– Ну и морды… Все бухие… Вообще, знаете, я ведь там очень сильно разочаровался. Я ехал к учителю, потрясенный его книгами. Но там уже был распад. Народу еще было много, человек пятьдесят, но те, что пришли за учением, потихоньку разъезжались. Он вдруг стал материться. Прямо на проповедях. Как начнет матом ругаться, мы переглядываемся, не понимаем, что происходит. А потом вдруг притащил несколько ведер шашлыка, ну, мяса замаринованного, и кричит: жарьте, кушайте, теперь уже можно!

Мы с Марысей посмотрели друг на друга, а потом синхронно заржали. Он тоже хихикнул.

– Я думал, что меня увезут… Ну, эти…

– Инопланетяне?

– Ага, – и он стыдливо потупился. – А Константинов сказал, что все инопланетяне – гомосексуалисты.

– Ой, не могу! – Марыся весело покачала головой. – Почему вы такие дураки, Гриша?

– А что-то в башке было сдвинутое, – простодушно объяснил он. – А потом эти пятеро себя задушили. Это я их нашел на поляне. Лежат, ногами к центру круга, на головах пластиковые пакеты. Ну, они, вообще, с приветом были. Это такая компания была обособленная, они к нам от мунистов пришли. Давно смерти искали, но все им место не подходило. А у нас места были красивые… Нет. – он покачал головой. – Я никого не узнал. А это что?

Я посмотрела на фотографию, которую он показывал, и удивленно подняла брови.

– Что значит: что? Это же Белуха. Гора. Вы что, и ее не узнаете?

– А почему я должен ее узнавать? – тоже удивился он.

– Но вы жили у ее подножия несколько лет!

– Ни фига. – покачал он головой. – Мы назывались «Белуха», но жили мы в другой стороне.

– А ты что, Светуль, не знала? – спросила Марыся. – Они возле Мажоя жили.

– Что такое Мажой?

– Это ледник, он намного восточнее Белухи, возле Чуи. Недалеко от Чибита.

Я посмотрела на фотографии Белухи. Зачем они в этой папке?

– То есть гору даже не видно было? – спросила я

– Нет.

Марыся тоже бросила взгляд на фотографию.

– С этого ракурса, тем более, – сказала она. – В «Парагвае» она, вообще, не играла никакой роли.

– Гриша, – я спрятала папку в сумку, повернулась к нему и увидела, что он опять достал бутылку. – Вы сказали, что приезжали в секту в 2004-ом.

– Да. Я тогда подрядился работать в одну компанию, которая организовывала охоту на Алтае. И мы оказались совсем рядом с Чибитом. Ну, я и не удержался. Взял отгул на один день и сходил туда. Это было незадолго до того, как секту разогнали.

– Кто там жил в это время?

– Да буквально несколько человек. Я видел Марту – ну, она там всегда жила, еще до Константинова, она из немецкого поселения. Потом были Петрович и Корней. Эти еще с девяностых. Корней, вообще, начинал с Константиновым, был при нем вроде как секретарь и охранник. Здоровый такой мужик. Сам Константинов в доме валялся, я его даже не увидел. Еще было две старушки, потом кто-то ушел за ягодами, не знаю, кто. Еще пацан был забавный.

– Какой?

– Турист из Москвы. Студент. Он по горам ходил и на них набрел. И остался на пару месяцев. Ему лет двадцать было.

– Был там кто-нибудь по имени Митя? – спросила я.

Он задумался.

– Не припоминаю. Вот раньше был Милорад, мы его звали