Курить открыто и даже в какой-то степени демонстративно я начал в самый первый день своей работы. Даже первый мой вопрос в родной конторе был не где мой стол или стул, а «Где здесь можно курить?». Конечно, сейчас, спустя двадцать лет, все это кажется смешным и глупым, но тогда, наверное, так должна была проявляться взрослость. Мальчишка и мальчишка.

Моему появлению в конторе с машиной и тарой никто не удивился, Инесса Степановна как все-гда хмуро проглядела накладные, пересчитала коробки, все это сгрузилось на склад, потом потре-бовалось их же перегрузить в другую машину и отвезти в цех, там снова разгрузить, перенести в другой, уже цеховой, склад, словом, день прошел довольно быстро. Ни об Игоре, ни о Наталье, ни о странном телефонном звонке я не вспоминал.

Домой приехал вечером. Открыв дверь ключом, удивился, что в квартире было уж очень тихо. Обычно отец на полную громкость включал радио, чтобы не пропустить новости. Телевизора он не любил и смотрел только тогда, когда я бывал дома. Я подозревал, что он и включать его не умел, а уж о том, чтобы найти в газетной программе нужную передачу и включить именно этот канал (из трех существовавших) в нужное время вообще речи быть не могло. Я же дома бывал редко, вот он и обходился без TV, но зато с радио.

Вот этого-то радио я и не слышал. Быстро разувшись, пробежал по комнатам, заглянул в кухню, ванную, даже в кладовку. Отца не было.

А надо вам сказать, что из дома отец не выходил вот уже года три, после того, как получил пен-сию по инвалидности. В свои сорок с небольшим он стыдился быть пенсионером. Но ничего не поделаешь, инсульт есть инсульт, с ним шутки плохи. (О том, как мы с ним жили, я расскажу как-нибудь потом. Не сейчас.)

Я перетряхнул его гардероб, заглянул в шкаф, в тумбочку с обувью. Не было черного костюма, болоневой куртки с утеплителем из ватина и зимних сапог. Словом, оделся отец всерьез. Куда его понесло? В магазин? Но он туда не ходил. Все, что надо, покупала тетя Катя из соседней кварти-ры, давняя подруга отца, еще по молодости. Она же и готовила, если ему нездоровилось. В боль-ницу он не собирался. Если только… Я метнулся к тете Кате. Дверь открыл Дмитрий Василич, ее муж.

– А тетя Катя дома?

– Привет, молодой человек.

– Здравствуйте.

– Как жизнь?

– Отца дома нет, хотел узнать – ничего не случилось? «Скорую» не вызывали?

– Вроде нет. Правда, я спал, а хозяйка ушла к сыну, давно уже. Еще утром. Вовка болеет, так что она до вечера, или, может, до завтра.

Вовка был пятнадцатилетний сын наших соседей. Они в нем, разумеется, души не чаяли, но бабка внука домой не пускала, боялась безумно, что родители его или избалуют, или погубят. Здо-ровья Вовка был слабого, болел регулярно и всеми болезнями, что на свете существовали, так что тетя Катя колесила по городу – из дома – к сыну, от сына – домой, да еще в магазины, да к отцу. Отчаянная женщина!  Судя по тому, что рассказал мне все Дмитрий Василич весело и бойко, ни-чего страшного нигде не происходило. Значит, и у меня все должно быть в порядке.

Я вернулся домой, поставил на плиту чайник, открыл форточку и достал сигареты. Курить дома отец не велел, но обстоятельства были выше всяких условностей. Я оказался в совершенно непри-вычной для себя ситуации, один, в полном недоумении и уже начинал волноваться.

В это время зазвонил телефон. Я поднял трубку. Звонила Наталья. Выслушав мой рассказ об исчезновении отца, она сказала, что они с Зойкой сейчас приедут. Я пожал плечами, но отговари-вать не стал. Тем более что сам идти не мог никуда. Во всяком случае, до полного выяснения об-стоятельств.

Наталья была, видимо, где-то рядом, так как едва закипел чайник, раздался звонок в дверь. Я выкинул в форточку сигарету, выключил газ и пошел открывать. На пороге стоял Игорь.

Он стоял уверенно и спокойно, разминая в руках докуренную сигарету и, как и утром, под ноги ему сыпался обгоревший пепел, а пальцы становились черными. Он молчал, глядя на меня из-под своих темных очков с каплями воды на линзах. Я тоже молчал. Не знаю, сколько бы продолжалось наше молчание, если бы не поднимавшаяся  по лестнице тетя Катя.

– Костик, добрый вечер. Как дела?

– Да ничего, тетя Катя, здравствуйте. Отец вот ушел куда-то.

– Ушел? Куда? Когда?

– А я знаю? Пришел с работы – его нет. И одежды нет. Я думал, может, вы что знаете.

– Нет. Придет – позвони, скажи. А то я волноваться буду.

– Скажу. А как ваш Володя?

– Слава Богу, ничего страшного.

Я снова повернулся к Игорю, но он уже стоял ко мне спиной, рассматривая что-то на верхней площадке.

Как только мы снова остались одни, Игорь помахал мне рукой и быстро сбежал по ступенькам вниз. Зачем он приходил? И вообще, как и для чего узнавал мой адрес? Наверное, если бы не не-понятное отсутствие отца, эти вопросы волновали бы сильнее, однако сейчас главной проблемой был все-таки отец. Я попытался сообразить, куда и зачем он мог уйти.

Уже стало темно, даже фонари и те горели у нас крайне редко и ничего не освещали.

Я стоял у окна и не мог сообразить, что мне делать. Звонить? Но куда? В милицию? В больни-цы? В морг (тьфу-тьфу)? Приятелей, к которым отец мог бы уйти, у него не было, родственников тем более. Я посмотрел на календарь. 10 ноября, 1982 год. Ничего особого. Среда. Восход солнца, заход луны, День советской милиции, рецепт торта на скорую руку. Листок был оторван, но ника-ких записей на нем не было. Правда, листок лежал рядом с телефоном, на тумбочке.

Я тогда подумал, отец кому-то звонил и потом ушел. Вряд ли это звонили ему. Он не любил брать трубку. Спрашивали чаще всего меня, меня не было, а когда был, то подбегал к телефону быстрее. Если кто-то просил все же позвать его, то отцу казалось, что вот, он дома, когда все заня-ты делом, и ему звонят, чтобы еще раз убедиться, что он жив, что можно опять на какое-то время о нем забыть. Говорил всегда неохотно и резко,