* * *

Очень давно, еще на первом курсе Оленька убедила себя, что ненавидит мужчин. Не вообще, а в смысле брака, любви и постоянного проживания. В смысле флирта, прикосновений и подмигиваний.

Она так часто вспоминала об этом, что на долгие годы поверила в эту ерунду. И только встреча с Денисом немного ее расшевелила.

У них действительно ничего еще не было. Денис даже не дотрагивался до нее. Это она сама упала к нему на руки… Он так нежно ее держал. Не лапал, не щупал за разные места, хотя обстановка позволяла… Подержал и поставил на место. И все это так быстро произошло. Слишком быстро!

Все это вспомнилось Ольге, когда она наблюдала за Тамарой. Очевидно же, что Игорь Докторов не подарок. Очевидно, что по нормальной логике его нельзя любить. Он и пьет и жену бьет. Он и бандит, и вообще – аморальный тип в смысле коротких связей на стороне.

Все так! Но когда Тамара говорит о нем, то глаза ее светятся. Понятно, что это не только блеск радости. Это тревога, жалость, восхищение.

Ольга видела все это, но понимала с трудом. Значит есть что-то такое, что возникает между мужчиной и женщиной и не поддается никакой логике… Вот, Докторова надо ненавидеть, а жена его любит. Тамару надо бы боготворить, а он ее бьет… «Любовь такая глупость большая!»

Из всего сумбура лирических отступлений Ольга выяснила, что и сам Докторов последнее время стал нервным, сумрачным и не таким активным в любовных делах. А однажды даже «осечка» у него случилась!

В любой другой ситуации Ольга деликатно ушла бы от обсуждения постельных дел. Это здесь в Правдинске бабы на завалинках свободно обсуждают достоинства своих мужиков. А у нас в Москве – это дурной тон… Но адвокатская интуиция заставила спросить:

– Тамарочка, а когда это было?

– Что?

– Ну, та самая неприятность.

– Какая?

– Ну, та, которую ты назвала осечкой.

– Ах, это! Это не неприятность, а полный кошмар. Я слышала, что для мужиков это хуже приговора. Японцы после этого сразу себе животы вспарывают… Уж так я, Ольга, испугалась тогда. Я ему и так, и этак, а он никак… А было это дней десять назад. Или около того.

Тамара начала перебирать листки отрывного календаря, пересматривать записочки, билетики, чеки, которые вповалку лежали на комоде… Наконец она назвала точную дату. Но Ольга и так ее знала – день ареста Дениса. А для Игоря Докторова это еще и день убийства бомжа. Очевидно, что после мокрого дела не очень на секс потянет…

От воспоминаний Тамара загрустила, но продолжала сообщать интимные детали того вечера:

– Уже темно было, когда он на Газели приехал. Забросил сумку на чердак, а сам в баню. Ну и я к нему пристроилась… Мне бы еще там все почувствовать и больше не приставать к мужику. А я распалилась…

– Тамара, с осечкой все понятно. А сумка та где?

– Какая?

– С которой Игорь на Газели приехал? Которую на чердак закинул. Где она?

– А зачем тебе та сумка? Я тебе всю душу раскрыла, тут совсем другое надо… Ты кто такая?

Вот тут Ольге пришлось круто врать. Она на ходу сочинила историю про доверчивого Игорька. Про то, как злые люди заманили его в ловушку. Про то, что все улики в той сумке. Если их сегодня убрать, то порядок – Игорь Докторов будет жить во всех смыслах. Если же нет, то завтра нагрянут прокуроры, ОМОН, судьи… А дальше – двадцать пять с правом переписки. Или Колыма, или, в крайнем случае, Урюпинск.

Наверное, Крутова была убедительна. Единственный зритель поверил спектаклю… Тамара освободила стол, поставила на него табуретку и каким-то невероятным образом дотянулась до чердачного окошка. Пролезть внутрь ей не удалось, но она подпрыгнула, легла на живот и, очевидно, схватила-таки ту самую сумку… Дорога назад была еще сложнее, Тамара дергалась, дрыгая ногами, виляя поясницей и всем остальным. Наконец она нащупала табуретку, которую Ольга за две ножки прижимала к столу… Они разложили содержимое сумки на топчане. Вещей было не так много – кое-что из одежды, полупустая бутылка колы, три воблы в пакете и небольшая кожаная сумочка. Такая, которую когда-то называли визиткой, а потом барсеткой.

Тамара и сама почувствовала, что страшный предмет, которым ее пугала Ольга, находится именно здесь, в этом коричневом футляре на ремешке… Она подняла барсетку на уровень глаз и, тяжелая сумочка раскачивалась, как маятник гипнотизера.

Ольга встала и позвала хозяйку к столу… Барсетку вскрывали, как пояс шахида – осторожно и ласково.

На разложенную газетку лег тяжелый обшарпанный пистолет ТТ. По виду было похоже, что этот «Тульский Токарева» прошел когда-то всю войну – от Бреста до Сталинграда и от Волги до Берлина.

Потом на стол легла запасная обойма, маленькая пачка резиновых изделий и блокнот. А еще небольшой плоский кошелек, набитый крупными американскими деньгами.

Тамара схватилась за доллары, а Ольга за блокнот. И не зря!

В обложке был кармашек, а в нем бумажка с тем текстом, который написал перед смертью несчастный бомж Сема Шульман… Почерк был ровный и не факт, что ее писал убитый перед убийством. Вероятно, кто-то сочинил это заранее, а Семен переписывал записку… Точно! Он писал в этом блокноте, а потом Докторов вырвал лист и засунул текст в карман Шульману… точно! Повернув блокнот к свету под углом, Ольга увидела вдавленные каракули пьяного Шульмана. Последнее письмо в его жизни.

Тамара тоже закончила исследование долларов:

– Тут пять тысяч баксов. Что с ними делать, Ольга?

– Возможно, они фальшивые. А еще хуже – меченые. Так что спрячь их понадежней. Засунь в три пакета и закопай у реки.

– Место могу забыть. У меня память слабая.

– Цветочки сверху посади… Нет, Тамара, ты теперь понимаешь, что я была права. За один этот ствол Игорю могли десять лет дать… Я его заберу. И блокнот тоже. А остальное ты спрячь в разных местах.

– Но теперь, Оленька, его не посадят. Я жить без него не смогу. Ты помоги нам, Оленька!

– Я постараюсь. Только пусть твой Игорек больше глупостей не делает. Уговори его притихнуть хоть на месяц.

– Я постараюсь… Только он у меня такой несговорчивый, такой упрямый. Я ему скажу, а он сразу драться начнет… Любит он меня.

* * *

Когда-то очень давно Юрий Иванович Жук услышал многозначительную фразу – бывших чекистов не бывает. Это было сказано в каком-то фильме, а потом повторялось в разных вариантах… Фраза понравилась. Он всю жизнь был хорошим сыщиком, а значит немножко чекистом.

Когда Жука ушли на пенсию, он вспомнил эту красивую мысль – бывших сыщиков не бывает.

Это значило, что и на вынужденном заслуженном отдыхе ему придется кого-то искать, догонять и хватать. А значит, нужен доступ к оперативным карточкам, к агентурным делам, к разработкам местной мафии.