— Ни фига, — прервал я Стаса, — выбор иллюзорен. Он определяется не желанием индивида потреблять качественные продукты, а продиктован самой структурой общества потребления, где важны символические ценности и отчужденные от продуктов знаки.

— Не понял. Объясни! — Со лба Иконо Стаса скатилась горячая капля пота, ударилась о его волнистое пузо и затерялась в волосатых складках.

— Потребление является мощным инструментом общественного контроля, — продолжил я. — общество всегда напомнит, что потребитель не имеет права не быть счастливым, не быть красивым, не быть успешным, не быть сильным и здоровым. Понимаешь, общество принуждает нас к потреблению. И чтобы не отстать от жизни, не стать лузерами, надо непрерывно потреблять, потреблять и раз еще потреблять.

Не очень понимая, о чем мы судачим, девушка Кофи взяла его за руку и взглядом поманила в парилку. Через минуту оттуда в такт нарастающему скрипу дверей и полок послышались глухие стоны.

К зиме стало совсем невмоготу ходить на работу, где все обрыдло и где царила кладбищенская скука. Усищев по-прежнему учил свой шведский, Иноверцева переписывала рецепты, а за сумеречным окном тоскливо валил желтый снег.

— Все, Серега, задолбало это безделье.

— Извини, что? — Усищев вынул из ушей наушники.

— Задолбало, говорю, приходить в офис и ни хрена не делать. Я увольняюсь!

— Ты всерьез? — Усищев отложил учебник и откинулся в кресле. — Учти, уволишься по собственному желанию — лишишься «золотого парашюта». У тебя в контракте наверняка, как и у меня, детально расписано, за что могут уволить, а за что нет. Лучше полюбовно решить. Поговори с Иораном.

Придя домой, я отыскал контракт. Надо же! В контракте аж три страницы убористого текста про увольнение. Меня, оказывается, без выходного пособия могут уволить за самовольное интервью, за не согласованные с начальством встречи и банкеты с конкурентами и контрагентами, за разглашение конфиденциальной информации, за опоздания, за ненадлежащий внешний вид, за нецензурную брань, за курение в рабочее время, за выход на работу в пьяном виде и за кучу прочих провинностей. Единственную провинность, которую я не нашел в контракте, был секс на рабочем месте. И я, разумеется, воспользовался этим. Привел как-то раз на работу девушку с пониженной социальной ответственностью. Через неделю, когда это вскрылось, я был уволен по обоюдному согласию сторон и с выплатой мне «золотого парашюта» — зарплаты за полгода вперед.

На следующий день я позвонил в «Петроимпорт» Дмитрию Костыгину…

Был лютый январь. Я вышел из метро. В кармане из денег лишь десять рублей. Их было достаточно, чтобы доехать на маршрутке домой, но недостаточно, чтобы купить детям что-нибудь из сладостей. Помявшись у ларька немного, я все же купил чупа-чупсов и потопал домой пешком. Было промозгло и ветрено. Дорога по сугробам заняла часа полтора, а может, и больше. Я продрог. Дети еще не спали. Чупа-чупсов было два, детей — четверо. Дети послушно разделились на две группы и по очереди лизали конфету, следя за тем, чтобы другой не лизнул дважды или не пропустил своей очереди. Господи, спасибо! Это был самый теплый вечер в наступившем году. А год обещал быть безрадостным. В том смысле, что хуже быть уже не может. Но это по мнению пессимиста. Я же был умеренным оптимистом и потому не исключал, что может быть и хуже.

Весь прошлый год я провел в безуспешных поисках работы. День начинался с того, что я звонил в рекрутинговые агентства, отсылал резюме, заполнял анкеты, после обеда ходил на интервью, отвечал на тесты, и заканчивался тем, что я намечал новый список агентств и компаний, чтобы с утра им позвонить, отправить резюме, заполнить анкету, сходить на интервью. Было больше дюжины компаний, которым я был интересен, но почему-то так и не подошел. Не подошел, к примеру, водочной компании «Троярд», сколотившей первые бабки на продаже «красной шапочки» (так в народе называли настойку боярышника из-за красного колпачка). Перед решающей беседой с владельцами компании мне дали тестовое задание разработать бренд премиальной водки. Я робко поинтересовался:

— Бесплатно?

— Но вы же хотите у нас работать?

«Резонно», — подумал я и уже через неделю вернулся к ним с концепцией премиальной водки.

— Погодите! А возраст у целевой группы какой? — перебила меня квадратная дама с круглым лицом. — и какой у них социальный статус? Это водка для бизнесменов, для госслужащих, для кого?

— Возраст? — Я на мгновенье растерялся. — А с какого возраста разрешается пить? С восемнадцати? Как вы знаете, по Камю, есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема — проблема самоубийства. Все есть яд и все — противоядие. Важна мера. А мерой всему, как говорил Протагор, выступает человек…

— Как водка будет называться? — теперь меня перебил щуплый кургузый брюнет лет сорока, представившись Яковом Адольфовичем.

— Так и будет называться — «Яд».

— Ка-ак? — хором переспросили все, включая кадровика и юриста.

— «Яд». Это будет первая водка, которая не врет потребителям, ничего им не обещает, но честно предупреждает: водка — это яд.

— С этим, конечно, не поспоришь, — задумался Яков Адольфович. — этиловый спирт входит в класс ядов. Мы это знаем, как никто другой. Мы, можно сказать, на этом знании бизнес построили.

— «Водка — это яд» — самое распространенное выражение о водке в интернете. Можете набрать в google. И чаще всех его произносит главный санитарный врач Онищенко. Фразу можно зарегистрировать как слоган. И Онищенко, сам того не ведая, сделается амбассадором водки.

— Кем?

— Послом, рекламным агентом.

— Слоган, допустим, сможем зарегистрировать, но «Яд» — однозначно нет. Он не охраноспособен, — справедливо заметил юрист.

— Согласен. «Яд» зарегистрировать нельзя, но можно зарегистрировать инициалы, к примеру, Якова Давидовича или же, на худой конец, Ярослава Даниловича, — не унимался я.