– Я тоже не хочу причинять ему вреда, – в раздражении ответил Жозеф. – Почему вы хотите обратиться именно к нему? Я его партнер, причем во всем.

– Однако! Раньше вы были лишь приказчиком.

– Чтобы добиться успеха, нужно не только быть полезным, но и обладать способностями. Вы что, не знали этого секрета?

В ответ на эти его слова раздался сдавленный смех.

– Сразу видно, что вы писатель, господин Пиньо, причем неплохой – умеете метко возразить! Я преклоняюсь перед теми, кто с таким талантом сочиняет мелодрамы.

– Вам нравятся мои книги? – спросил польщенный Жозеф.

– Да я от них просто без ума. Я по достоинству оценил «Странное дело аквилегий», но любимым моим произведением, вышедшим из-под вашего пера, стал «Дьявольский селезень». Какой полет воображения, какой прекрасный слог! Вы – король популярной литературы, в один прекрасный день вас сделают кавалером ордена Почетного легиона!

Залившись румянцем, Жозеф, больше не мешкая ни минуты, нацарапал адрес Виктора на листе бумаги, вырванном из блокнота, в который он вклеивал газетные вырезки, повествующие о всевозможных происшествиях. Тут его внимание привлек какой-то скрип. По винтовой лестнице в перкалевом костюме цвета слоновой кости и с цилиндром на голове спускался Кэндзи. Он поклонился Даглану, затем обратился к Жозефу и сказал:

– Я ухожу. Не забудьте приготовить книги, заказанные вчера господином Мандолом.

Зять подождал, пока за ним не закроется дверь, и констатировал:

– Он по-прежнему видит во мне только приказчика!

– А кто это? – спросил Даглан.

– Господин Мори, мой тесть, – проворчал Жозеф и протянул ему адрес Виктора.

Фредерик проворно засунул листок в карман, повернулся и вышел на улицу.

Даглан без труда отыскал глазами Кэндзи, фланировавшего в сторону бульвара Сен-Жермен, и перешел через дорогу, чтобы вести за ним наблюдение с противоположного тротуара. Накопленный за долгие годы опыт научил его запоминать всех, даже тех, с кем он встречался только мельком.

«Значит, это партнер Виктора Легри. Чего-чего, а галантности и манер ему не занимать».

Пока из граммофона доносилось трескучее урчание, Жозеф, оставшийся в лавке один, невидящими глазами смотрел на витрину. Этот Даглан говорил честно или же врал как сивый мерин? О разговоре с ним, пожалуй, лучше будет умолчать и не говорить Виктору, что его адрес этому человеку дал не кто иной, как шурин.

Женщина стояла к нему спиной, поэтому оценить по достоинству ее очарование он не мог. Хотя на ней была бесформенная блуза, тонкий стан и густые, собранные в шиньон волосы свидетельствовали о приятной наружности. Лицо, прикованное к картине на мольберте, оставалось невидимым. На полотне была изображена цветущая девчушка лет двух-трех в платье из шотландки и лакированных туфельках. В правой руке она сжимала обруч, левую тянула к зрителю. Сценка напоминала собой жанровый фотографический портрет. Спонтанность образа дополнялась радостью девочки и ее спутанными кудряшками, очень напоминавшими волосы художницы.

Фредерик застыл как вкопанный, в горле встал ком, сердце его бешено заколотилось. Он испытал давно забытое волнение в душе: вкусить Женщину через далекий, смутный образ, почувствовать внутри вибрирующий инстинкт завоевателя, порождавший массу греховных мыслей в голове, отвыкшей от эротических видений.

Он не сводил с нее глаз, в то время как она, не обращая внимания на происходящее, подбирала цвет. В этом отношении дама разделяла мнение некоторых художников о том, что черный, вместо того чтобы омрачать картину, наоборот, лишь усиливает ее блеск. Поэтому она добавила несколько темных мазков к силуэту Алисы и отступила на шаг. Да, после этого портрет дочери обретет рельефность и его реальность станет более очевидной. Когда женщина отвела глаза влево, ее взгляд упал на кису, развалившуюся на плитах пола. Кошка старела. Большую часть времени она спала, и из состояния сонливости ее могла вывести лишь ночная прохлада. Любимица художницы растолстела и лениво пыталась поймать лапой пробку на ниточке, которой Алиса махала у нее перед носом. Таша положила кисть на палитру. «Я тоже старею», – сказала себе она, отчаянно борясь с соблазном тоже развалиться на кровати в алькове. Утром она опять выдернула седой волосок, уже третий за неделю. Будет ли Виктор все так же ее любить, когда голова ее посеребрится, а цвет лица утратит свою свежесть? Про себя она знала, что изменения, вызванные старением мужа, никак на нее не повлияют и что с возрастом она будет относиться к нему только нежнее. Но, может, правы те, кто утверждает, что мужья устают от жен, когда те разменивают четвертый десяток?

Женщина прошлась по комнате, мимолетно явив свой ускользающий, многообещающий профиль, и исчезла из поля зрения. Увидев ее перед собой, Даглан испытал настоящее потрясение. За истекшие семь лет она совершенно не изменилась. Не Боттичелли и не Леонардо да Винчи, скорее один из голландских мастеров, не столь известных у широкой публики, которых он предпочитал итальянским гениям. Незамысловатая красота, чувственные изгибы, меланхоличное выражение, за которым проглядывала веселость. Ее пластика воскресила в памяти первые любовные утехи с Лизон, любовницей его наставника Даглана, который приютил его, дал свою фамилию и воспитал индивидуалистом, полным сострадания к обездоленным. Так Федерико Леопарди стал Фредериком Дагланом. Лизон первая приобщила его к плотским утехам. А в один прекрасный день бежала с каким-то каменщиком. В душе юного Фредерика осталась рана, не позволявшая до конца верить сменявшим друг друга любовницам. В то же время это недоверие сглаживалось воспоминаниями об обнаженном теле, гибком, податливом и теплом, как свежеиспеченный хлеб, благодаря которому он возвел женские округлости в культ.

Таша поняла, что за ней кто-то следит. Мужчина, неподвижно застывший во дворе у окна, не сводил с нее глаз. Она окаменела. Кричать? Никто не откликнется. Бодуэны решили сделать выходной, всей семьей съездить на природу и даже предложили взять с собой Алису. Дверь!.. Она заперта? Нет, за несколько минут до этого Таша поднялась в квартиру, чтобы выпить лимонаду, а когда вернулась, то ключ в замке поворачивать не стала. Это означало, что мужчина в любой момент мог к ней войти. Оружие! Быстро! Таша схватила шпатель.

А незваный гость уже пропал. Женщина как загипнотизированная смотрела на щеколду. Если она опустится, дверь приоткроется. Таша изо всех сил пыталась совладать со страхом. Просто так он ее не возьмет. Она будет драться, царапаться, кусаться. А кромка шпателя достаточно острая для того, чтобы оставить после себя множество шрамов.

В дверь постучали. Таша вздрогнула. Какая неожиданность. Запереть дверь и открыть окно – вот в чем заключался лучший выход из создавшейся ситуации. Но Таша все тянула, не желая двигаться с места. Вновь послышался стук в дверь. И тогда она подпрыгнула, задвинула щеколду, подбежала к окну и выглянула наружу.

– Что вам угодно? – бросила женщина.

Незнакомец вздрогнул, на несколько мгновений застыл в нерешительности, вернулся во двор и встал перед ней. Затем снял фетровую шляпу и поприветствовал ее кивком головы. Таша по достоинству оценила его представительный вид, орлиный нос, белокурые, с легкой проседью, усы и насмешливую мимику. Морщины на фоне привлекательных серебристых прядей совершенно терялись.