Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Напрасно вы так, Зинаида Алексеевна.
— Вы думаете, я ругаю себя, казню?! Ничуть не бывало! Я просто анализирую. Мы с вами инженеры и должны анализировать. Так вот: мне нравится ваша идея. Я знаю, что если мы доведем дело до конца, получим огромную премию. У меня никогда не было много денег, а я давно мечтаю купить шубу, беличью. Меркантильные интересы? Плевать! Что делать, если у меня нет не только заслуженного, но вообще никакого мужа, а любовники почему-то не догадываются подарить шубу. — Она посмотрела на Анатолия Модестовича так, что он понял: ни о какой шубе Зинаида Алексеевна не думает. — Хорошо бы к шубе муфту и шапку... Сейчас муфты выходят из моды, а зря. По-моему, это красиво, когда симпатичная женщина прячет руки в муфту. Вам нравится?
Не было сомнений — она пыталась вызвать неприязнь к себе, разозлить Анатолия Модестовича, чтобы увеличить, расширить до безграничности нейтральную полосу, разделяющую их, а добилась противоположного. Он вдруг понял, что Артамонова не только инженер, не только холодная, рассудительная женщина, одержимая работой, но и просто женщина, похожая на всех других женщин, с теми же слабостями, желаниями, с извечной, неистребимой жаждой любви, ласки. Разговоры о шубе, о премии — чепуха. И никаких любовников у нее нет, потому что Зинаида Алексеевна не та женщина, которая станет довольствоваться малым, крохами с чужого стола...
— Я принимаю предложение вашего тестя, — сказала она. — Разумеется, если вы не против. Бросить же дело на полпути мы не имеем права. Николай Григорьевич не простит нам этого. Да я и сама не простила бы этого себе. Решайте, а то мы засиделись.
— Я не против, — ответил Анатолий Модестович.
— Тогда я пойду. У вас больше нет ко мне вопросов?
ГЛАВА VI
Зинаида Алексеевна понимала, что поступает безнравственно: войти в дом, в семью человека, который к тебе неравнодушен. Во имя дела?.. Это могло обмануть кого угодно, только не ее. Дело тут ни при чем. А было ей интересно познакомиться с женой Анатолия Модестовича, с его детьми, посмотреть, как он живет. Однако интерес этот вовсе не был обычным женским любопытством или любопытством любящей женщины, когда хочется найти в семейной жизни любимого нечто такое, что мешает ему быть счастливым, что давало бы моральное право вторгнуться в его жизнь и переделать ее. Совсем нет! Напротив, Зинаида Алексеевна надеялась, что знакомство с женой Анатолия Модестовича, а особенно с детьми, отрезвит их обоих, положит конец тайной любви, обоюдным мучениям, и они станут добрыми друзьями. Легко подавить в себе угрызения совести, понятия о нравственности и чести, сочувствие к чужой беде, когда все это — в стороне от твоей жизни, а потому абстрактно, и совсем иное дело, когда понятия эти становятся реальностью, обретают плоть, когда видишь и знаешь близко людей, которым можешь причинить боль, страдания...
Глядя в глаза человеку, не сделаешь ему больно. Для этого нужно быть подонком, выродком.
Артамонова очень надеялась, что, войдя в антиповский дом, где все держится на честности и доверии, она лишит себя навсегда и самого крохотного права на любовь к Анатолию Модестовичу.
Конечно, она понимала и то, что сочувствие, жалость не всегда бывают оправданными, что понятия о нравственности и морали изменчивы во времени, что любовь даруется не часто и далеко не всем, а потому человек, познавший настоящую любовь, может позволить себе поступиться многим во имя ее... Она понимала это, считала справедливым, однако ее никогда не покидало ощущение, что Анатолий Модестович только влюблен в нее, а это не то же самое, что любовь. Но если она и ошибается, если он все же любит ее, сознание долга и ответственности за близких ему людей рано или поздно победит. Грустно это?.. И да и нет, потому что именно осознанный долг делает мужчину мужчиной, и чувство это должно быть главным, определяющим поступки мужчины. Нельзя ошибаться, беря на себя ответственность за других, давая жизнь детям. А если ошибся — неси свой крест безропотно и до конца...
Спустя три дня после разговора Зинаида Алексеевна пришла к Анатолию Модестовичу.
— Если вы не против, сегодня мы можем поработать, — сказала она спокойно и буднично. — Кстати, я привезла из дому арифмометр, он пригодится. Заодно научу вас пользоваться им. Стыдно, инженер, а не умеете пользоваться элементарной техникой.
Он нашел бы какую-нибудь причину, чтобы еще отложить этот визит, не суливший, как он думал, ничего хорошего, но решительность и спокойствие, с каким было сказано «сегодня мы можем поработать», обескуражили его, и он подчинился. Не согласился, а именно подчинился.
— Так вы не против? — спросила Зинаида Алексеевна, догадываясь о его сомнениях.
— Конечно, нет, — сказал он. — Вот не знаю только, смогу ли освободиться вовремя...
— Сможете! Что у вас сегодня? — Она подошла к столу, придвинула к себе откидной календарь и прочитала записи. — Собрание мастеров провели, к начальству не вызывают, итоги соревнования подвели...
— Тут не все ясно, — перебил ее Анатолий Модестович.
— Разберутся без вас. Кажется, все.
— До конца дня что-нибудь подоспеет. — Он усмехнулся.
— Уже конец дня, — сказала Зинаида Алексеевна. — Через пятнадцать минут...
Зазвонил телефон. Анатолий Модестович потянулся рукой за трубкой, но Артамонова опередила его.
— Да, инструментальный. Его нет и сегодня не будет... Позвоните завтра. — И положила трубку.
— Кто это? — поднимая глаза, спросил Анатолий Модестович.
— Не знаю, не назвался, — слукавила Зинаида Алексеевна. Звонил же начальник производственного отдела. — Вы готовы? Пошли.
* * *
Их встретила Клавдия Захаровна. Она стояла на крыльце в пестром домашнем халате, который едва прикрывал колени, в домашних же стоптанных туфлях, и с откровенной неприязнью смотрела на гостью.
— Добрый день, — проговорила Зинаида Алексеевна. И улыбнулась при этом открыто и приветливо, как улыбаются друг другу люди, когда им приятна встреча. — Меня зовут Зинаида Алексеевна.
Анатолий Модестович, наблюдая за женой, видел, как у нее мелко, совсем по-заячьи дергалась верхняя губа — верный признак гнева. Из-за ее спины появилась дочка.
— Тетенька, вы кто?
