– У пояса или за голенищем, – сказал я торопливо.

Наконец она решилась прикоснуться к останкам. Не знаю, почему многие боятся дотронуться до мертвого тела. Ведь это лишь кусок мяса, без души и сознания.

– Есть! – крикнула она, вытягивая нож из-за голенища.

Подбежала ко мне и присела рядом на корточки. Ее грудь снова выскочила из разорванного кафтанчика. Но нагота девушки сейчас не возбуждала во мне никаких чувств, кроме жалости. К тому же я был глубоко ей благодарен, что она не скорчилась в углу, предаваясь отчаянию над собственной судьбой и оставив вашего нижайшего слугу истекать кровью. А я осмеливался полагать, что многие женщины, более слабые духом, так бы и поступили.

К счастью, Илона неплохо управлялась с ножом – ей удалось быстро разрезать веревки и кафтан, не добавив при этом мне новых ран (что я решил с благодарностью запомнить). Одежда моя была пропитана кровью, но я знал, что клинок не перерезал ни одной важной вены или артерии – а случись это, и мне бы не спастись. Я попросил Илону, чтобы наложила мне повязку на верхнюю часть предплечья, а заодно перемотала тряпками раненый бок (она пустила на это собственное платье). И я надеялся, что благодаря этому сумею протянуть несколько следующих минут.

– Илона, – сказал я. – А теперь ты должна бежать за помощью. Найди каких-нибудь людей и скажи им, что здесь лежит умирающий дворянин. Не говори, что я инквизитор, а то еще проткнут меня вилами. – Я позволил себе пошутить, но она даже не усмехнулась. – Беги, дитя, а я уж, клянусь мечом Господа, постараюсь отблагодарить тебя за доброту.

Она глянула на меня серьезно, глазами полными слез, и медленно кивнула.

– Вернусь так быстро, как только смогу, – пообещала.

Она выбежала из сарая, я же подумал, не настал ли нынче последний день Мордимера Маддердина и не умру ли я как случайная жертва противостояния людей, до которых мне и дела-то не было. Впрочем, я надеялся, что Господь сочтет меня настолько полезным орудием в подлунной юдоли слез, что не станет пока призывать меня ко Славе Своей.

Внезапно размышления мои прервали стоны и бульканье. Я взглянул туда. На губах Йоханна Швиммера появился и лопнул кровавый пузырь, разбрызгивая красное по щеке. Ха, а ведь этот жалкий похититель и несостоявшийся насильник все еще жив, рука купца Лойбе оказалась не столь тверда, как я думал!

Опираясь на здоровую руку, я пополз к Швиммеру, надеясь, что мне удастся помочь, а то и спасти ему жизнь. Конечно, вело меня не достойное сожаления милосердие, но вера в то, что Швиммеру стоит умереть куда более тяжело, чем подохнув от ударов ножом. А чтобы смерть для него таковой оказалась, следовало сперва его спасти.

Но когда я подполз ближе, понял, что актерский помощник не проживет и часа – и то, что он до сих пор дышит, уже можно считать настоящим чудом.

Должно быть, он услышал меня, а может, увидел краем глаза, как я подползаю. Не мог даже повернуть голову – только глаза его скосились в мою сторону.

– М-м-м… м-м-ме… – застонал, а изо рта его потекла кровь.

– Ну, брате, – сказал я. – Нынче путь твой – в огонь вечного страдания. Подумай о том, пока не сдох…

Речь была слишком длинной для моего жалкого состояния, и я измучился настолько, что снова рухнул на пол. Так мы и лежали со Швиммером, плечом к плечу, будто близнецы или воины, умирающие за общее дело. Ха, насколько же обманчивым бывает поверхностное впечатление!

– М-м-м… м-м-ме… – снова застонал Швиммер.

Когда я глянул на него, заметил, что глаза его движутся странным образом. И это не была предсмертная конвульсия, но – осмысленное действие. Он отчетливо старался мне на что-то указать.

Я глянул вниз и заметил, что Швиммер сжимает что-то в кулаке. Что между пальцами его виднеется золотая цепочка.

Я придвинулся еще ближе – так близко, что его кровь измазала мне щеку. Протянул руку и положил ее на его окровавленный кулак.

– О чем это ты? Чтобы я это забрал?

Он ответил, моргнув. Я же с трудом распрямил его конвульсивно сжатые пальцы и вынул из них золотой амулет размером с денарий. И едва дотронувшись до украшения, я почувствовал почти физическую боль. Выпустил амулет из руки, а он упал прямо в лужу крови.

И теперь морда твари, изображенной на амулете, казалась еще более пугающей.

– Гвозди и терние, – прошептал я, поскольку понял уже: это мощный демонический талисман, но я все еще не имел ни малейшего понятия, каким темным силам он служит.

– Откуда он у тебя? – хотел я встряхнуть Швиммера, но понял, что тогда он попросту подохнет и уже ничего не сумеет сказать. Да и сам я не чувствовал себя настолько уж сильным, чтобы кого-то трясти.

И тогда меня осенило. Я прикрыл глаза и сцену за сценой принялся вспоминать сражение Швиммера с Лойбе. То, как они катались по полу, как купец наконец ткнул ножом в грудь похитителя и как Йоханн из последних сил, судорожно, отчаянно ухватил его за горло. Мне тогда показалось или и вправду, когда Лойбе освободился и принялся наносить удар за ударом, в кулаке Швиммера что-то блеснуло золотом?

– Ты сорвал его с шеи Лойбе, верно? – спросил я, а умирающий парень быстро заморгал в знак согласия.

– С… спа… аси… – кровь потекла из его рта, когда он попытался что-то сказать. Но не сумел произнести всех слов, что хотел, и умер с распахнутыми глазами.

Я же тем временем из последних сил спрятал амулет за пазуху, все время ощущая темную мощь, что от него исходила. Закрыл глаза и увидел коридор света, который, казалось, распахнулся прямо перед моими зеницами. Мне сделалось легко, боль потихоньку отступала, я знал, что теряю сознание и умираю.

Но именно тогда я услыхал топот ног на тропе и мужские голоса – а среди них мощный, убеждающий голос Илоны Лойбе:

– Осторожно поднимайте, он истекает кровью… Это богатый господин, заплатит золотом, если его спасете…

* * *

Монастырь Амшилас стоял на лесистом склоне, что возносился над излучиной реки. Это было красивое место, и монахи, пожелай они, могли б из оконец своих келий видеть закатное солнце над голубой водой. Но монахи из Амшиласа – смиренные слуги Святого Официума – жили в монастыре не для того, чтобы упиваться чувством прекрасного. В поте лица своего, в ежедневном служении и с беспримерной любовью они выслушивали грехи самых закоренелых и опаснейших грешников – блудных инквизиторов, колдунов и ведьм. И сюда же попадали не только еретики и богохульники, но и проклятые книги. Именно в эти стены стекалось темное знание, чтобы его тайны перестали быть загадками для слуг Божьих. Каждый молодой инквизитор в конце своего обучения в Академии имел право проведать монастырскую библиотеку и собственными глазами узреть неизмеримую силу зла, что была заперта в стенах Амшиласа. Тома, начертанные кровью, книги, оправленные в человеческую кожу и украшенные людскими костьми, волюмины, писанные на древних, уже почти никому не известных языках стояли на полках, корешок к корешку, ряд за рядом, стеллаж у стеллажа. Порой – древнее Христовой науки, вышедшие из веков, когда владычествовал непроглядный мрак, а истина единой и святой веры еще не была явлена миру.