Борис без колебаний отправился за ней, потому что выбора унего не было. Они прошли мимо того помещения, где собирались бандиты. Какой-тогромила издевался там над карликом, тот страшно визжал, остальные гоготали. Этодало Борису и женщине возможность пройти незамеченными. Она свернула в боковойпроход, поднялась по узкой лесенке на несколько ступенек, а потом Борис ужепотерял способность ориентироваться. По его предположениям, они шли под землейчерез смежные подвалы. Женщина погасила фонарь, поставила его в небольшую нишунад дверью, обитой железными скобами, и толкнула дверь. Открылся довольноширокий коридор, покрытый вытертой в некоторых местах ковровой дорожкой.Доносились пьяные выкрики и женский визг. Борис ощутил, что женщина вдруг всянапряглась, схватила его за руку и потянула за собой куда-то вбок. Мимо них покоридору проковылял пьяный в феске. Опять поднялись по шаткой лесенке и вошли вкрошечную комнатку под крышей. Там стояли продавленная кушетка, столик сфлаконами и баночками, в углу притулился умывальник.

Женщина заложила дверь на щеколду и повернулась к Борису.Лицо ее было сильно нарумянено, глаза подведены и губы накрашены красным. Вкомнате пахло дешевыми духами, душистыми, странного пряного запаха папиросами иеще мужчинами. Десятки, если не сотни, мужчин побывали в этой комнате, лежалина этой кушетке и оставили на ней свой запах. Борис понял, что находится вувеселительном заведении и в комнате пахло пороком. Женщина смотрела на негомолча.

– Почему вы мне помогли? – начал Борис, толькочтобы что-то сказать.

– Здравствуй, Борис, – ответила она тихо, –вот и встретились…

Он с изумлением вскинул голову: по голосу и по речи ее онпонял, что никакая она не турчанка, а русская. Голос был удивительно емузнаком.

– Ты не узнаешь меня? – Она подавила всхлип, потомбросилась к умывальнику и уткнулась в несвежее полотенце.

Борис отвернулся – как и все мужчины, он не выносил видаплачущих женщин. Но девушка не плакала, она умывалась.

– Ну вот. – Теперь голос ее был спокоен, онасмотрела на него, улыбаясь очень знакомо.

Борис почувствовал, что сердце поднялось и забилось где-то угорла. Где же и когда он видел эти замечательные темно-карие глаза?

– Лиза… – прошептал он хрипло не веря своимглазам. – Лиза Басманова…

Это была она, подруга его сестры, бойкая, неистощимая навсяческие выдумки Лиза Басманова. Теперь, когда она смыла с себя всю краску, онсразу ее узнал. Он вспомнил, как мать в детстве часто бранила Варю за то, чтота поддается на уговоры и участвует в сомнительных Лизиных проделках. Лизаобожала всяческие представления с переодеваниями и на святки наряжалась тоцыганкой, то арабской принцессой, потому что была от природы смугла итемноглаза. Однажды представляли живые картины, похищение полонянок, и Лиза вобразе страшного турка в чалме, с кинжалом и нарисованными ужасными усамипроизвела фурор.

– Лиза, – повторил Борис и шагнул к ней, –девочка…

Она обняла его крепко, спрятала лицо на его груди и затихла.

– Девочка моя, как же так? – шептал онрастерянно. – Сколько же мы не виделись?

Он вспомнил благотворительный бал на Рождество. Встречалиновый, 1917 год, и хоть шла война, это было последнее счастливое Рождество…Борис был не любитель танцев, но Варвара и слышать ничего не хотела.

«Не могут же они упустить такого кавалера», –поддержала сестру мать.

Там он увидел новую Лизу – похудевшую, со взрослойпрической. Борис любовался ее прекрасными карими глазами, они даже снились емуоднажды ночью. Потом он занялся своими делами – ведь он был взрослый, студент,некогда было обращать внимание на девчоночьи глупости.

Потом грянула революция, Петербург закрутила политическаякарусель, и Лизин отец, профессор Басманов, увез свое семейство в Москву.

Борис очнулся и обвел глазами комнату.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он глухо.

– Живу, – усмехнулась Лиза и отстранилась отнего, – живу и… работаю.

И все, пропала прежняя девочка, перед ним стояла взрослая,повидавшая жизнь женщина с горькой складкой у рта.

– Но где твои родители? – не удержался он отрасспросов.

– Их нет, – поспешно ответила Лиза.

Она отошла к столу и закурила там странно пахнущую папиросу.

– Когда в восемнадцатом ехали на юг, – начала онахрипло, – поезд остановился ночью в степи. Какие-то люди вывели нас всехиз вагонов, отобрали вещи… Мама споткнулась в темноте, упала… Один такой… я непомню его лица… ударил ее, повалил с ног… отец заступился за маму, не мог же оноставить ее лежать… – Лиза помолчала, потом сделала глубокуюзатяжку. – Они его не расстреляли, они забили его прикладами насмерть, наглазах у меня и мамы. Маме повезло, у нее было больное сердце. Она умерла тамже.

– А ты? – некстати спросил Борис.

– Я? – Она засмеялась неприятно и встала спиной клампе, так что сквозь прозрачную кисею Борис четко увидел всю ее гибкуюфигурку. – Я ведь красивая и молодая, таких не убивают… Но тогда мне былоуже все равно. И… самое ужасное, я не помню их лиц, никого…

Он сел на кушетку, тяжело дыша. Лиза загасила папиросу иприблизилась.

– Сюда привез меня один грек из Ялты полгода назад.Бросил тут и уехал. Теперь вот крыша над головой хоть есть. Я видела тебя вкофейне и поняла, что дела у тебя плохи.

– Если бы не ты… – Он привлек ее к себе.

Лиза присела возле него легко, погладила волосы, скулы,провела пальцем по губам. Потом медленно, пуговка за пуговкой, расстегнулаодежду. Ее теплые пальцы легко пробежались по плечам, по груди. Она коснуласьсвоей щекой его подбородка, губы ее нашли ямку у него на шее и приникли к ней,а руки мягко, но настойчиво освобождали его плечи от ненужной одежды. Борисотстраненно отметил, как умело она это делает, но тело его уже погружалосьпонемногу в сладкую истому, а ее губы блуждали по его груди, спускаясь всениже… как вдруг словно кол забили ему в сердце. Нежные девичьи руки,шелковистая кожа – и жуткие румяна, запах сотни мужчин, которые ласкали,насиловали, издевались над женским телом.

Где-то там, в Крыму или черт уже теперь знает где, Варька,маленькая его сестренка, с вечно удивленно распахнутыми синими глазами, одна,беспомощная, беззащитная… И чтобы с ней – так? И чтобы она – так же?

Он вскочил с кушетки, задыхаясь, стараясь разорвать на грудиуже снятую рубашку. Понемногу боль отпустила.

– Прости меня, Лиза, прости, – бормотал он, стучазубами.

Тело его била крупная дрожь. Лиза молчала, она никак непоказала своего отношения к происходящему.

Борис сжал руками виски. Лиза подошла и прикоснулась к еголицу легкими пальцами, потом прошептала: