Она посмотрела на него с легкой полуулыбкой, и тут раздалсястук в дверь.

– Открывай, красавица, свет очей моих! – заревелоза дверью.

Лиза еле успела отодвинуть щеколду, и в маленькую комнаткупротиснулось что-то огромное и зычное. Чудо сняло папаху и оказалось волосатымгрузином в черкеске и мягких сапогах.

– Здравствуй, моя козочка, как Самвел тосковал по тебе,зорька моего сердца!

Борис откровенно вылупил глаза на такое театральное зрелище,Лиза засмеялась звонко и поцеловала Самвела в обе щеки.

– Здравствуй, горный ветер моей души!

В маленькой комнатке и раньше-то было тесно, а теперь сталосовершенно не повернуться. Самвел наконец заметил постороннего мужчину, всталво весь свой огромный рост, выкатил горящие глаза и взялся даже за кинжал.

«Черт знает что! – подумал Борис. – Какая-тотысяча и одна ночь получается!»

– Не кипятись, Самвел! – спокойно сказалаЛиза. – Убери свой кинжал, это мой брат из России.

Самвел вопросительно взглянул на Бориса, потом нехотязадвинул кинжал в ножны.

– Ты говорил, что все для меня сделаешь? –требовательно продолжала Лиза.

– Говорил, – согласился Самвел.

– Тогда возьми его с собой в горы, прямо сейчас.

– Сейчас? – изумился Самвел.

– Сейчас, – сурово подтвердила Лиза. – У негобольшие неприятности, ему нельзя нисколько здесь оставаться.

Видя, что он колеблется, Лиза подошла к огромному горцу,обняла и зашептала что-то на ухо. Борис отвернулся, чувствуя злость иотвращение.

– Завтра? – пробасил Самвел. – Ну ладно.

Он вышел и вернулся с большим мучным мешком.

– Полезай, генацвале.

– В мешок? – удивился Борис. – Зачем в мешок?

– Не бойся, дорогой, – хохотнул Самвел, –шашлык из тебя делать не буду. Хочешь жить – полезай, я тебя в мешке увезу –никто не догадается. Лаваш везу, барашек везу, вино везу. Если Исмаила убили –тебя искать будут, у меня в горах переждешь. В горах хорошо, ты увидишь.Полезай, генацвале.

Борис со вздохом влез в мешок, сопровождаемый смеющимсяЛизиным взглядом. Самвел завязал горловину, легко подхватил мешок, как будто внем был не взрослый мужчина, а трехлетний ребенок, вышел на улицу, взвалил наконя, вскочил сам верхом и тронулся неспешной рысью.

Борису казалось, что он не доживет до конца дороги – каждыйшаг коня, каждый камень на дороге отдавался болью в боках.

«Это не хуже, чем обработка штабс-капитанаКарновича», – думал он, подлетая на очередном ухабе.

Когда Самвел выехал из города и началась каменистая горнаядорога, Борису стало совсем плохо. Он с трудом сдерживал стон. Все телопревратилось в один сплошной синяк. Однако всему приходит конец, и вскореСамвел остановил коня и спустил мешок на землю.

– Ну, джигит, вылезай! Мой конь устал.

Он развязал мешок и, увидев измученное и вымазанное мукойлицо Бориса, не удержался от смеха.

– Ну, генацвале, в муке тебя обваляли, отбили какследует – придется теперь жарить.

И пока Борис морщился и потирал бока, он вывел из крошечнойхибарки другого коня, оседлал его и подвел к Борису, не спросив, ездит ли онверхом, – мысль о том, что кто-то не умеет ездить верхом, не приходила вголову отважному абреку. Борис верхом ездить умел – в детстве научился впоместье у тетки. К тому же после поездки в мешке он готов был ехать какугодно, хоть на слоне, хоть на верблюде.

Они ехали долго, целый день, только раз остановились напоитьконей.

В наступающих сумерках лошади шли не спеша. Видимо, дорогабыла им хорошо знакома – Самвел отпустил узду и дремал в седле. Бориспоследовал его примеру. Невдалеке печально и язвительно захохотал филин. Самвелвстрепенулся и, приложив ладонь ко рту, ответил таким же хохотом. На тропувыскочил коренастый джигит в черной черкеске, сказал что-то по-грузински,Самвел ответил ему, похлопав лошадь Бориса по крупу.

– Кто это? – очнулся Борис от дремы.

– Часовой.

– А почему он смеялся?

– Я сказал, что везу барашка на шашлык.

Тропа привела на просторную лесную поляну. В одном ее концеструился ручей, чуть поодаль был разбит шатер. Из шатра, услышав подъезжающих,выскочили несколько мужчин, передергивая на ходу затворы винтовок. УзнавСамвела, они опустили винтовки, заговорили по-грузински.

– Ну вот, генацвале, – сказал Самвел, расседлываяконя, – мы и дома. Здесь тебя никто не тронет – ни бандиты, ни турки, ниангличане. И паспорт тебе здесь в горах не понадобится. Здесь – свобода.

Борис посмотрел в лицо Самвела и заметил, что тот изменился.В повадках его исчезла суетливость, теперь весь он был на месте, среди себеподобных в этих строгих горах. Неподалеку, в зарослях, раздалось жалобноедушераздирающее мяуканье.

– Что это? – вздрогнув, спросил Борис.

– Это? – равнодушно оглянулся Самвел. – Какэто по-русски называется… Большая кошка, в лесу живет…

– Рысь, что ли?

– Да-да, рыс.

Стемнело. На поляне разожгли костер, принесли бурдюкдомашнего вина, лаваш, овечий соленый сыр. Мужчины расселись у костра, выпилитемно-красного терпкого вина и запели. Многоголосая грузинская песня,мужественная и печальная, наполнила лесную поляну, как церковный предел. Небоусыпали крупные южные звезды.

Борис осознал, что давно уже не чувствовал такого покоя,такой безопасности, как здесь, в горах, среди аджарских разбойников.

Самвел понял его чувства, отразившиеся на лице. Прервалпение и сказал:

– Эх, генацвале, оставайся здесь. Здесь никого нет –только горы и свобода… – Но тут же сам себе ответил: – Нет, не сможешь тыздесь жить: абреком нужно родиться. Поживешь два-три дня, пока там не затихнет,потом отвезу тебя в город, а там уж – твоя воля.

Мужские голоса снова слились в прекрасную песню, и где-то вчаще этой песне ответила рысь.

В Феодосии бушевала ночная гроза. Гроза была сухая, бездождя. И от этого казалась особенно сильной. Молнии вспыхивали одна за другой изигзагами падали в море, которое шумело грозно, гася их в высоких волнах.

Подполковник Горецкий не спал, он ждал гостя, а пока курилтрубку, задумчиво глядя в окно на грозное небо. Вот стукнула калитка, собакатявкнула радостно – свои, – послышалось приветственное бормотание Саенко:«Сюда пожалуйте, его высокородие давно ждут…»

Горецкий вышел в сени.

– Как дошли, Саенко? Без приключений?