— Не надо, Артем. Я не хочу об этом говорить, не сейчас, ладно?

Тёма смотрит на меня долго. Присвистывает и ведет по голове рукой.

— Хотел бы я посмотреть на ту бабу, которая умудрилась сделать это с тобой.

Что «это» — даже не хочу уточнять. Наливаю себе еще.

— Слушай, а чего мы тут как сычи сидим?

— А что ты предлагаешь?

— Поедем куда-нибудь, развеемся.

— Восемь часов, — с сомнением говорю я.

— Ну, и что? Самое время. Чего смотришь? Выручай брата, я, между прочим, почти два месяца как нетраханный.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А что? Может, это выход? Забыться. В ком угодно. К бабке не ходи — это будет брюнетка. Они всегда брюнетки — бабы, лиц которых я даже не помню, потому что на их месте всегда представляю её… Всегда её.

Это ненормально. Я знаю. Я даже как-то пытался избавиться от этого своего заеба, попробовав блондинку. У меня не встал, несмотря на то, что девочка, в общем-то, была красивая и очень старалась меня расшевелить.

— Ну, поедем, если тебе так приспичило, — бормочу я, хотя прекрасно понимаю, что Артем это все затеял отнюдь не для себя. Он видит, что мне не по себе, и пытается найти способ вывести меня из этого состояния. Хрен он, конечно, сработает, но я не могу не попытаться и не подыграть ему. Не хочу, чтобы Тёма переживал. Ему и так хватает поводов для беспокойства. А я… я брат, у которого все всегда хорошо. Вот пусть он и дальше так думает.

В клубе я в последний раз был тысячу лет назад. Зал переполнен, но столик для нас находится. В отдалении от танцпола, где более-менее тихо. Заказываем выпивку, закуски. Обсуждаем прошлую выставку Артема в Нью-Йорке, которая прошла с грандиозным успехом. Мы такие разные — Артем, я и Миша, толку, что родные братья. Один — краснодеревщик, другой — врач, а я — кто я? У моей профессии нет даже названия. Я есть, есть моя работа, какие-то важные процессы в государстве и за его пределами, которые я один отслеживаю и держу на контроле, но копни глубже — и меня нет. И после меня ничего не останется. Другое дело Артем — он своими руками создает из дерева настоящие произведения искусства. Или Миша — сколько жизней он спас, Машку вон родил, опять же! А я… я, может, тоже спас. Ценой других жизней. Дерьмо. В самоанализ меня затаскивает редко, но крепко. Терпеть этого не могу.

— Знакомый мужик. Где-то я его видел.

Делаю вид, что тянусь за боулом с тунцом, а сам исподлобья озираюсь по сторонам. И… твою же мать! Жданов. А с ним — я не хочу смотреть, не хочу, впрочем, мне это даже не надо, я кожей чувствую, что рядом с ним — она. Су-у-ука. Стакан в руке лопается, как будто он не из стекла сделан. Артем вскидывает на меня обалдевший взгляд.

— Эй, у тебя кровь! Ты че творишь-то?

Похер. Я глаз от нее не могу отвести. Сашка для Жданова принарядилась. Платье вроде скромное, но на ней сидит так, что все мужики вокруг облизывают её голодными взглядами. А может, на них так действует волнами исходящий от нее секс. Он ведь во всем. В каждом движении и жесте. В том, как она поправляет волосы, как складывает ярко накрашенные губы, когда говорит. В движении пальцев по краю бокала, и в томном прищуре глаз.

— Ринат! Твою мать, брат, возьми салфетку.

На секунду отвлекаюсь, красное перед глазами рассеивается, и я, наконец, замечаю кровь. Боли в руке не чувствую, хотя порез глубокий.

— Спасибо, — сиплю.

— Ты мне объяснишь, какого черта вообще происходит? Ты знаешь этого хрена?

— Я знаю их обоих.

Артем смотрит то на них, то на меня. В его глазах — недоверие и понимание, как ни странно.

— Твоя баба?

Что тут скажешь? Я молчу и только плотнее сжимаю челюсти, а лучше бы, конечно, зубы на глотке Жданова, который что-то говорит Сашке. Та улыбается и кивает. А потом встает со своего места, берет сумочку и, просканировав помещение взглядом, шагает в толпу.

— Тём, не жди меня.

— Послушай, я не думаю, что это хорошая идея…

Но я ухожу прежде, чем брат успевает обосновать. Чужие лица, разгоряченные алкоголем и танцем тела. Рев басов может поспорить с ревом в моей голове. Я то теряю Сашку в толпе, то вновь выхватываю ее макушку. Она идет к туалетам. Я замираю в тени у двери. Инстинктивно уходя из-под наблюдения камеры, чей зоркий глаз замечаю в углу под потолком. Считаю до ста, потом до трехсот. На счете четыреста восемьдесят семь Сашка выходит. Хватаю ее за руку. Дергаю на себя. Застываем нос к носу. Ее глаза удивленно расширяются, а дыхание сбивается враз.

— Сейчас ты пойдешь со мной.

— Но я…

— По доброй воле, или нет — выбирать тебе.

На самом деле выбора я ей не оставляю, когда, сжав руку на ее запястье, начинаю тащить к выходу. Я шагаю размашисто, меня подгоняет ярость. Чтобы за мной поспевать, Сашке приходится едва ли не бежать на своих каблучищах.

— Постой! Что ты делаешь?! Я не могу взять и уйти так…

— Ты уже ушла.

Машу рукой, но такси проезжает мимо. Еще не решив до конца, что буду делать дальше, достаю телефон из кармана. Свалить-то отсюда надо в любом случае. И желательно подальше. Зажмуриваюсь, чтобы дождаться, когда очередная волна ярости пойдет на спад и я смогу рассмотреть на экране гребаный значок приложения Убера.

— Ч-что ты делаешь?

— Вызываю такси.

Удивительно, как спокойно звучит мой голос. Но почем-то мой размеренный тон не успокаивает Сашку, а скорее напротив. Я чувствую дрожь страха, которая проносится ее телом.