– Неужели я слышу жалобные стоны главы отдела по связям с общественностью, проливающего слезы из-за того, что ему приказали на некоторое время прикрыть свою лавочку?

О’Нил, не сумев справиться с раздражением, грохнул кулаком по барной стойке.

– Думаю, я не должен тебе этого говорить, но ты и сам скоро узнаешь, так что вреда не будет. Помнишь, во время предвыборной кампании мы громко трубили о программе расширения больничной системы, обещая государственные вложения, равноценные тем, что будут выделены на местах? Блестящая идея. И мы разработали великолепную рекламную кампанию, рассчитанную на все лето, пока вы, ублюдки, будете отдыхать на Коста-дель-Куба, или куда там вы любите ездить.

Кендрик промолчал, никак не отреагировав на его слова.

– К тому времени, когда вы вернулись бы в октябре домой, я завоевал бы умы и сердца избирателей по всей стране, – продолжал его собеседник. – Мы предусмотрели все – реклама, десять миллионов листовок, прямые почтовые рассылки: «Возрождение центров медицинского ухода». Это стало бы великолепным ходом перед партийной конференцией. Но… старый ублюдок перекрыл нам кислород. Вот так просто.

– Почему? – сочувственно спросил Кендрик. – Материальные проблемы после выборов?

– В этом как раз и состоит идиотизм ситуации, Стив. Деньги заложены в бюджет, и листовки уже напечатаны, но он не позволил нам выпустить их в свет. Сегодня утром он заявился с Даунинг-стрит и сообщил, что все отменяется. И ему еще хватило наглости спросить, можно ли будет использовать наши листовки в следующем году. Никакого профессионализма!

Роджер сделал большой глоток водки и постарался выглядеть мрачным, надеясь, что правильно выполнил указания Уркхарта – не слишком рьяно продемонстрировал отсутствие лояльности или чрезмерную откровенность, и что в его словах присутствовала лишь профессиональная обида. Он не имел ни малейшего представления о том, почему Фрэнсис велел ему сочинить историю о несуществующей рекламной кампании и распространить ее в баре для гостей, но считал, что вполне может оказать такую мелкую услугу человеку, от которого зависел.

О’Нил уставился на дно своего стакана, но успел заметить, что Кендрик наградил его пристальным взглядом.

– Почему, Родж? – спросил член парламента, в голосе которого появилось сочувствие.

– Хотел бы я это знать, старик! Для меня все это – тайна за семью печатями.

Зал заседаний Палаты общин был относительно новым, восстановленным после войны, когда в него прямым попаданием угодила одна из бомб Люфтваффе, предназначенная для доков. Однако, несмотря на молодость его стен, внутри царила атмосфера старых времен, и порой казалось, что если сесть в тихом углу пустого зала, новая зеленая кожа на скамьях исчезнет и в проходах возникнут тени Четэма[9], Уолпола[10], Фокса[11] и Дизраэли.

Зал предназначался для работы, и об удобствах здесь думали в последнюю очередь: мест для сидения для шестисот пятидесяти членов Палаты было около четырехсот; приходилось прислушиваться к древним микрофонам, встроенным в спинки скамей, склонившись на одну сторону, так что создавалось впечатление, будто парламентарии крепко спят, что иногда соответствовало действительности.

Членов парламента и представителей оппозиционных партий, которые сидели лицом друг к другу, разделяло расстояние, равное длине одного меча, благодаря которому они погружались в состояние благодушия и забывали о том, что настоящая опасность поджидала на скамьях за спиной, а значит, не превышала длины кинжала.

И уж точно премьер-министры помнили, что больше половины членов правящей парламентской партии считают, будто они справились бы с обязанностями премьер-министра гораздо лучше, или жестче, или, наоборот, дипломатичнее. А иногда и то и другое.

Два раза в неделю премьер-министр должен был отчитываться перед членами парламента. Это был так называемый «час вопросов». В принципе он давал возможность членам парламента получать информацию у главы правительства Ее величества, но на практике это оказывалось упражнением на выживание, которое больше походило на то, что происходило на римских аренах во времена правления Нерона и Клавдия, и не имело ничего общего с идеалами сторонников конституции, придумавших эту систему.

Поэтому вопросы членов оппозиции редко бывали направлены на то, чтобы получить информацию, их задачей было раскритиковать и навредить. А ответы на их вопросы редко выдавали какие-либо сведения и были направлены на то, чтобы нанести ответный удар. Последнее слово оставалось за премьер-министром, что давало ему преимущество на поле боя – совсем как в древности, когда гладиатор получал право на последний удар.

Премьер-министры знали, что они должны одержать победу. Кроме того, важно было, как они ее одержали, а не сам факт победы, потому что от этого зависело, насколько громкой будет поддержка их армии. И горе тому из них, кто не сумел бы ответить на вопросы оппонентов быстро и позволил бы им атаковать снова. Шумный энтузиазм правительственных заднескамеечников мог довольно быстро превратиться в мрачное презрение и молчаливое осуждение, потому что премьер-министр, который не доминировал в Палате общин, вскоре начинал понимать, что может рассчитывать на поддержку лишь небольшого числа своих коллег. И тогда ему приходилось беспокоиться не только об оппозиции, которая сидела перед ним, но и о конкуренции у себя за спино-й.

Следующий день после вылазки О’Нила в бар «Стрейнджерс» выдался для премьер-министра очень непростым. Пресс-секретарь Даунинг-стрит находился в растрепанном состоянии из-за того, что его дети болели ветрянкой, а традиционный брифинг получился весьма низкого качества и, что особенно разозлило Коллинриджа, которого переполняло нетерпение, начался позже назначенного времени. Заседание Кабинета, открывшееся в свое обычное время – ровно в десять часов в четверг – тянулось, казалось, бесконечно, потому что министр финансов пытался, не обижая премьер-министра, объяснить, что незначительное большинство на выборах повлияло на финансовые рынки, а это, в свою очередь, сделало невозможным в текущем финансовом году запустить программу расширения больничной сети, обещанную избирателям во время предвыборной кампании. Премьер-министру следовало руководить советом, но дискуссия все продолжалась и продолжалась и в конце концов закончилась неловкостью.