Генри молча кивнул.

– Кроме вас и меня, кто еще входит в состав Комитета? – продолжил Фрэнсис.

– Канцлер казначейства, министр финансов, министры здравоохранения, образования, охраны окружающей среды, торговли и промышленности, – перечислил премьер-министр тех, кто участвовал в заседании.

Уркхарт хранил молчание, предлагая Коллинриджу самому сделать логический вывод.

– Ну, два представителя министерства финансов вряд ли стали бы выдавать тот факт, что они провалили столь важное дело. Министр здравоохранения резко выступил против отказа от программы, так что у Питера Маккензи имелись причины раскрыть секретную информацию. Гарольд Эрл, министр образования, славится тем, что не может держать язык за зубами. А Майкл Сэмюэль, на мой взгляд, слишком любит общаться со средствами массовой информации.

Подозрения и сомнения, гнездившиеся в темных уголках сознания премьер-министра, всплыли на поверхность, и Уркхарт наслаждался этим зрелищем, наблюдая за тем, как зерна понимания начали произрастать рядом с неуверенностью.

– Есть и другие кандидаты, Генри, но я считаю их маловероятными, – снова заговорил Главный Кнут. – Как вам известно, Майкл очень близок с Тедди Уильямсом. Они постоянно все обсуждают между собой. Утечка могла произойти из штаба партии. Конечно, не от Тедди, но кто-то из служащих вполне мог это сделать. Они умеют держать язык за зубами не лучше пьяных жителей Глазго в вечер пятницы.

Коллинридж на несколько мгновений задумался.

– Неужели Тедди? – проговорил он с сомнением. – «И ты, Брут?» Неужели действительно он, Фрэнсис? Он никогда не был моим большим сторонником – мы из разных поколений, – но я сделал его членом нашей команды. Такого просто не может быть…

Уркхарт был невероятно доволен эффектом, который его слова произвели на измученного главу партии, страшно бледного и сидевшего теперь без сил на своем стуле, погрузившись в размышления и подозрения.

– Возможно, в последнее время я слишком сильно на него полагался. Я думал, что Тедди никогда не выступит против меня – по крайней мере, не в Палате лордов. Старая гвардия. Преданная и верная… Неужели я ошибся, Фрэнсис?

– Я не знаю. Вы попросили меня подумать и высказать предположения. Сейчас я ничего другого сделать не могу.

– Узнайте правду, Фрэнсис. Сделайте все, что необходимо. Я хочу получить голову того, кто нас предал, кем бы он ни был.

Так Коллинридж открыл сезон охоты, а Уркхарт вернулся на пустоши своего детства: он держал в руке ружье и ждал, когда появятся олени.

Жизнь в Палате общин трудна и неблагодарна. Долгие часы, огромные объемы работы, слишком много вечеринок и почти полное отсутствие свободного времени – все это гарантирует невероятную привлекательность долгому летнему перерыву, подобному оазису в пустыне. И по мере приближения к нему жажда и раздражительность растут, особенно когда в начале лета проходят выборы.

В последние недели перед каникулами Уркхарт бродил по коридорам и барам Палаты общин, пытаясь поддержать мораль и погасить сомнения многих правительственных заднескамеечников во все более неуверенной и вызывавшей сомнения деятельности Коллинриджа. Мораль гораздо легче уничтожить, чем восстановить, и некоторые ветераны считали, что Уркхарт старается слишком сильно и что его отчаянные попытки лишь привлекают внимание к тому, что премьер-министр отчаянно нуждается в поддержке, в то время как он должен твердой рукой управлять страной и всем, что в ней происходит. Но если Главный Кнут и был в чем-то виновен, то в избыточной верности. В любом случае каникулы начинались через неделю, и вина Южной Франции должны были скоро смыть большинство забот парламентариев.

Август являлся чем-то вроде предохранительного клапана, и поэтому правительство старалось сделать самые трудные заявления в последние тяжелые дни перед каникулами посредством «Письменных ответов», публикуемых в «Хансарде» – толстом отчете о работе парламента. Заявления о планах правительства отправлялись в открытый доступ, но в это время большинство членов Палаты общин уже приводило в порядок свои письменные столы, и они не собирались тратить время на чтение «Хансарда». К тому же у них практически не оставалось времени и возможностей для серьезных действий. То была правда, только правда и ничего, кроме правды – до тех пор, пока вы обращали внимание на мелкий шрифт.

Вот почему возникла весьма неприятная ситуация, когда за десять дней до официальной даты опубликования была обнаружена фотокопия отчета министра обороны – она лежала под стулом в баре «Энни», где собирались посплетничать члены Палаты общин и журналисты. В отчете говорилось о намерении существенно уменьшить расходы на содержание Территориальной армии[14] на том основании, что она перестала играть заметную роль в правительственных планах обороны в ядерную эру, что явилось для всех большой неожиданностью. Но самым неприятным было то, что копию доклада нашел парламентский корреспондент «Индепендент». Все его любили и уважали, и он знал, как проверить достоверность информации. Вот почему, когда через четыре дня его статья появилась на первой полосе газеты – за неделю до начала летних парламентских каникул, – никто не сомневался в том, что это правда.

Разговоры о сокращении расходов для правительства – дело привычное. Если оно продолжает тратить деньги в привычном режиме, в то время как появляются новые и неминуемо более дорогие технологии, с помощью которых можно решать те же проблемы, его обвиняют в том, что оно урезает расходы. Если перебрасывают фонды из одной области деятельности в другую, происходит то же самое. В тех же случаях, когда власть действительно намеревается сократить какие-то расходы – если это, конечно, не их зарплата, – их ждет мгновенная кара.

Возмездие пришло с той стороны, откуда его никто не ожидал. Платили в Территориальной армии немного, но она была весьма многочисленной, и в ее рядах служили очень влиятельные люди. Речь шла о престиже. По всей стране на приемах в избирательных округах старшие члены организации после своих фамилий гордо ставили буквы ТД[15], означавшие, что они служат стране и готовы защищать ее до последней капли своих чернил.

Вот почему, когда Палата общин собралась на последнюю сессию с лидером Палаты общин[16], обстановка накалилась до предела не только из-за летней жары, но еще и из-за обвинений в предательстве и эмоциональных призывов к изменению курса, которые выкрикивали главным образом те, кто поддерживал правительство. Оппозиции даже не пришлось напрягаться – они сидели точно довольные римские львы, позволяя христианам сделать за себя всю работу.