– Возможно, канцлеру казначейства следовало проявить больше осторожности, прежде чем позволить нам давать опрометчивые обещания, – исходя ядом, заявил министр образования.

Канцлер с вызовом пробормотал, что не он виноват в не слишком благоприятных результатах выборов, которые оказались даже хуже, чем ожидали циники с Фондовой биржи, и тут же пожалел о сказанном, хотя и знал, что именно так думают все его коллеги. Коллинридж столкнул их лбами и попросил министра здравоохранения подготовить приемлемое объяснение изменению планов, которое будет доведено до сведения общественности в последнюю неделю перед тем, как парламент уйдет на каникулы – иными словами, через четырнадцать дней.

– Будем надеяться, – сказал семидесятилетний лорд-канц-лер, – что к тому времени все будут заняты составлением приятных планов на лето, вместо того чтобы обсуждать просчеты политиков, принимающих решения.

Таким образом, заседание Кабинета закончилось на двадцать пять минут позже, и премьер-министр опоздал на «час вопросов». Он находился в отвратительном расположении духа и почти не слышал, что там говорили. Когда Генри вошел в битком набитый зал – как раз в тот момент, когда члены парламента получили возможность задать свои вопросы, – он оказался не так хорошо вооружен и внимателен, как обычно.

Впрочем, в первые тринадцать минут и пятьдесят секунд это не имело особого значения: Коллинридж уверенно отвечал на вопросы оппозиции и спокойно, хотя и без особого блеска, реагировал на аплодисменты членов своей партии. Ничего необычного, все как всегда. Спикер, отвечающий за соблюдения парламентских процедур, посмотрел на часы и решил, что у них осталось чуть больше минуты, а значит, до закрытия заседания достаточно времени для еще одного вопроса.

– Стивен Кендрик! – крикнул он, вызывая члена парламента, чей вопрос стоял следующим в повестке.

Новый член парламента впервые участвовал в «часе вопросов», и многие из присутствующих принялись толкать своих коллег, пытаясь узнать, кто же это такой.

– Номер шесть, сэр. – Кендрик быстро встал, чтобы задать вопрос из повестки дня, на который он хотел получить ответ премьер-министра. – Я прошу премьер-министра озвучить его официальные дела на сегодняшний день.

Пустой вопрос, ничем не отличающийся от номера один, два и четыре, заданных до него и направленных не на то, чтобы получить информацию, а на то, чтобы скрыть от премьер-министра, каким будет следующий удар. Такова природа войны.

Коллинридж с задумчивым видом встал, посмотрел на открытую красную папку, лежавшую перед ним на подставке для официальных бумаг, и принялся читать монотонным голосом:

– Я хочу напомнить уважаемому члену парламента ответы, данные мною несколько минут назад на вопросы номер один, два и четыре.

Поскольку Генри сообщил лишь, что намерен провести день, встречаясь со своими коллегами-министрами, а также принять участие в обеде с бельгийским премьер-министром, никто не узнал ничего интересного о его планах – что как раз и входило в его намерения. Гладиаторские любезности подошли к концу, пришла пора битвы. Кендрик встал со скамьи, на которой сидели представители оппозиции.

Стив был игроком – человеком, добившимся профессионального успеха в области, где приветствовались наглость и крутой нрав. Однако он решил рискнуть своим счетом в банке и спортивной машиной, вступив в сражение за «ненадежное парламентское место»[12]. Он не ожидал и, если честно, не особо хотел победить – в конце концов, правительство имело солидное большинство, – но борьба за место в парламенте помогла бы ему в социальном и профессиональном смыслах, сделав его известным. И о нем действительно несколько недель говорили на первых страницах журналов, посвященных связям с общественностью. «Человек, наделенный общественным сознанием» – это отлично звучало в агрессивном коммерческом мире, а возможность при случае назвать то или иное имя оказывалась полезной.

Победа с большинством в семьдесят шесть голосов после трех пересчетов поначалу явилась для Стивена весьма неприятным потрясением. Она означала незначительный доход и дополнительные часы на ниве парламентской деятельности. Кроме того, он понимал, что сделать головокружительную карьеру в политике ему вряд ли удастся, поскольку не сомневался, что, скорее всего, после следующих выборов ему придется искать новое место или работу. Кроме того, роль верного и терпеливого заднескамеечника была не для него. В общем, ему следовало как можно быстрее обрести известность.

Кендрик провел весь предыдущий вечер и основную часть утра, размышляя над тем, что сказал ему О’Нил. Зачем отменять рекламную кампанию, которая может обеспечить партию голосами и которая весьма успешно показала себя во время избирательной кампании? Особенно учитывая, что она полностью готова. С какой бы стороны он ни смотрел, эти новости складывались в единую картину только в том случае, если предположить, что дело в проблемах политического плана, а вовсе не в рекламной акции. Следует ли просто задать вопрос или нужно выдвинуть обвинение? Или надо просто выбрать линию поведения, стандартную для нового члена парламента, и спрятаться в кустах? Стив понимал, что если он совершит ошибку, то первое впечатление, которое сложится о нем и останется навсегда, будет как о полном дураке.

Его короткое замешательство привело к тому, что собравшиеся почувствовали неуверенность, и шум в зале стих. Все пытались понять, что происходит с новым членом парламента. Однако сам Кендрик был спокоен и расслаблен. Он вспомнил, что выиграл с небольшим перевесом голосов, и решил, что должен рискнуть, что ему нечего терять, кроме собственного достоинства, которое в любом случае в Палате общин не имело особой ценности. Стивен сделал глубокий вдох.

– Не объяснит ли господин премьер-министр Палате, почему он отменил обещанную избирателям программу расширения больничной системы?

Никакой критики, никаких лишних слов или фраз, которые дали бы главе правительства время собраться с мыслями и уйти от ответа. Кендрик швырнул свою гранату, зная, что, если он принял неверное решение, довольный премьер-министр ее поймает, и она упадет ему прямо на колени.

Когда новый заднескамеечник снова сел на место, по залу прокатился удивленный шепот. Заседание принимало новый, интересный поворот, и триста с небольшим зрителей, все как один, повернулись к Коллинриджу. Тот медленно встал, зная, что в красной папке нет ничего, что помогло бы ему найти правильный ответ. Правда, все видели, что Генри поднялся со своего места, чтобы ответить на вопрос, с широкой улыбкой на лице, но те, кто сидел очень близко, заметили, как побелели костяшки его пальцев, сжимавших края подставки для документов.

– Надеюсь, уважаемый член парламента постарается не стать жертвой легкомысленного летнего сезона, по крайней мере, до наступления августа. Поскольку он является новым членом парламента, мне представилась великолепная возможность напомнить ему, что за прошедшие четыре года работы нашего правительства финансирование здравоохранения выросло с шести до восьми процентов. – Коллинридж понимал, что ведет себя чересчур снисходительно, но все правильные слова куда-то подевались. – Здравоохранение выиграло больше всех остальных государственных служб от нашей успешной борьбы с инфляцией, что сравнимо…