Вернувшись в гостиную, ворон застал Феликса все в той же позе, с тем же отсутствующим взглядом.

– Отомри! – приказным тоном велела птица. – Пока не рассвело, может, халат какой-нибудь поищешь, накинешь? Замерзнешь на балконе в одних-то трусах.

– Я холода не ощущаю, – безучастно ответил Феликс.

– Теперь-то все изменилось! В любом случае надо одеться. Зачем соседей радовать?

– Оденусь, не переживай.

Феликс опустил веки и с добрую минуту сидел с закрытыми глазами, собираясь с силами. Он ощущал себя полностью опустошенным, будто выпотрошенным изнутри. Затем, опираясь обеими руками о подлокотники кресла, тяжело встал и выпрямился во весь рост.

– Ой! – Паблито подскочил к нему поближе. – Ты весь в каких-то пятнах!

С ног до головы по телу мужчины проступило нечто, похожее на синеватые гематомы, возникшие мгновенно, видимо, в момент, когда он поднимался. Феликс согнул руку в локте и посмотрел на себя. Сквозь кожу частично просвечивали синие вены, сосуды, капилляры…

– Должно быть из-за сердца. Оно же работает теперь.

– И хорошо работает? – Ворон склонил голову набок.

– Пока не очень, но старается.

– Ты сам себя как вообще чувствуешь?

– Жить можно.

И Феликс пошел в гардеробную за халатом.

Когда он вернулся, завязывая на ходу шелковый пояс халата, Паблито уже нетерпеливо прыгал у балконной двери гостиной. Феликс отодвинул шторы, поднял жалюзи, открыл дверь и вдохнул прохладный воздух предрассветного города. Выскочив вперед, ворон вспорхнул на балконные перила.

– Давай же! Выходи! Хотя нет, стой! Пойди сначала спреем от солнца побрызгайся. Предупреждали ведь, что мигом обгоришь! Ничего не помнишь! Пропадешь без меня!

Феликс устало качнул головой и тихо произнес:

– Когда очнусь, я тебе все это припомню.

– Надеюсь! – крикнул ему в спину Паблито. – Припомнишь и скажешь спасибо!

Вернулся Феликс за пару минут до рассвета. Крыши домов уже начали светлеть. Растирая солнцезащитное средство по лицу и рукам, мужчина вышел на балкон, облокотился на перила и стал смотреть на небо. По перилам у левого локтя топтался ворон. Поглядев на отрешенное лицо Феликса, он спросил:

– Что чувствуешь? Радость? Грусть? Страх? Или что-то еще?

– Не поверишь, – ответил Феликс, не глядя на птицу, – ничего. Столько лет думал об этом моменте, представлял его. И вот момент настал, сейчас случится невозможное, а я ничего не чувствую.

– Просто все быстро происходит, ты не успеваешь понимать и привыкать, возможно, толком не осознаешь…

– Паблито, если ты сейчас замолчишь, обещаю простить все твои вольности и ничего не припоминать.

– Как?! И даже спасибо не скажешь? Ладно, хорошо, уже молчу. Все, я замолчал, да. Молчу.

Ворон тряхнул черными с зеленоватым металлическим отливом перьями, нахохлился и тоже стал смотреть на небо – высокое, чистое. День обещал быть теплым и тихим.

И вот он пролился. Растекся сплавом золота и меди над крышами солнечный свет. Словно великое божество в сиянии нимба, явило солнце свой огненный лик. И Феликс невольно отступил назад, опустил голову и поднял ладонь, прикрывая лицо.

– Стоять! – каркнул Паблито. – Опусти руку! Опусти!

Опустив ладонь, Феликс остался стоять с упавшей головой, но во всей его позе читался не страх, это было нечто другое. Будто чувство вины не позволяло расправить плечи. И тут мужчина почувствовал, как чьи-то маленькие цепкие лапки дергают полу халата. У его ног сидел Дон Вито. Поглощенные моментом, Феликс с Паблито даже не заметили, откуда и когда он взялся. Тяжело дыша, толстый крыс силился что-то сказать, но лишь отдувался, тараща глазки-бусинки. Феликс склонился, взял его на руки и выпрямился. Прищурившись, с гримасой мученья, будто ожидая удара, мужчина поднял голову и посмотрел на солнце. Безграничное, безбрежное тепло коснулось его лица, рук, всего тела, согревая. От этой давно забытой ласки Феликс зажмурился, замер, казалось – перестал дышать. И по бескровно белым скулам потекли слезы.

Оглушенный и опустошенный сидел Феликс на кухне, смотрел в стену и слушал, как в коридоре ворон выговаривает крысе:

– Чего пришел? Кто звал?

– Разве я помешал?

– Это наше с Феликсом личное дело, гостей не приглашали!

– Так мне велели явиться и кое-что передать, – взялся оправдываться Дон Вито. – А ходы наши перекрыли, ремонтируют что-то в доме. Я пока бежал, пока торопился…

– Все забыл, что передать велели?

– Да нет же, просто запыхался, опоздал буквально на пару минут.

– Так что сказать-то должен был?

– Сейчас… Дословно не вспомню, но звучало вроде так: «Прощенья можешь не просить. Ты его или уже заслужил, или не получишь никогда». И что-то там еще про то, что в данный момент не имеет смысла чего-то опасаться.

После долгой паузы ворон прокаркал возмущенно:

– Я ничего не понял! Что это означает?

– Рискну предположить, Даана догадывалась, как непросто Феликсу дастся шаг навстречу солнцу, как его будет давить страх и чувство вины за все содеянное. Она хотела облегчить ему этот шаг, зная, что он поймет смысл сказанного…

– Что ж, молодец! – перебил ворон. – Спасибо, что вовремя пришел и облегчил! Чего еще от вашего крысиного племени ожидать!

– Да не виноват я, там ремонт…

Феликс встал со стула, подошел к раковине, открыл кран и стал смывать с лица и рук солнцезащитное средство, лежащее ощутимой пленкой на коже. На шум воды в кухню заглянули Паблито с Доном Вито.

– Ты как?

– Жить можно.

Достав из ящика стола пачку салфеток, он тщательно вытер лицо и руки. Феликс изменился. Пропали синюшные гематомы; лицо перестало походить на заострившуюся чертами посмертную маску; восковой цвет сменился на ровный белый, но этот цвет уже не напоминал прежнюю мертвенную белизну, это была белая человеческая кожа с проступающими голубоватыми венами.

Скомкав последнюю салфетку, Феликс оперся ладонями о край стола и произнес, обращаясь к плите, на которой никто никогда ничего не готовил:

– Я голоден. Очень. И не могу терпеть.

Дон Вито подбежал к холодильнику, вцепился лапками в край дверцы и потянул на себя, упираясь задними лапами в деревянную ножку буфета, стоящего вплотную к холодильнику. Дверца приоткрылась, и в пустом белоснежном нутре на полке звякнула друг о друга пара бутылок с кровью. От этого хрупкого стеклянного звука Феликса всего передернуло и затрясло, будто электрический ток пошел по телу. Если бы ворон умел, он застонал бы от злости, но только и смог, что отчаянно закаркать, проклиная весь крысиный род и племя.