В течение последующих шести недель Малер напряженно работал. День и ночь перемешались. Густав сочинял с безумным напряжением практически без перерывов, как и десять лет назад, создавая «Das klagende Lied» и принуждая к труду свое полуголодное тело. И точно так же, как тогда, им вновь стали овладевать галлюцинации. Однажды ночью он работал над труднейшим разделом, в котором красочность природы выражалась через образы птиц и лесов. Утомившись, Малер поднял глаза от запутанных нотных записей, сделанных им только что, и огляделся. Его усталый взгляд блуждал по комнате и наконец остановился на цветах, подаренных ему после премьеры «Три Пинто» и в изобилии нагроможденных на столике. Он снова попытался сосредоточиться на музыке, но вдруг им овладело жуткое чувство, будто что-то переменилось, и он снова взглянул на цветы. Теперь столик выглядел иначе, ему стало казаться, будто стол окружен странно мерцающими свечами, а в центре среди венков и букетов лежит труп мужчины. Густав пригляделся к покойнику и узнал в нем себя. В ужасе Малер бросился из комнаты.

Закончить симфонию помог случай. Отведенное время подходило к концу, но сочинение еще не было завершено. 9 марта 1888 года в Берлине скончался кайзер Вильгельм I, оставив трон наследнику, сыну Фридриху. Это событие полностью парализовало культурную жизнь Германской империи, на десять дней закрылись все театры. Это обстоятельство позволило Густаву в освободившееся время успеть дописать свой опус. К середине марта симфония была готова, о чем он сообщил Лёру: «Да, это так! Мое сочинение готово! Теперь мне хочется, чтобы ты стоял у моего пианино и я мог тебе всё сыграть. Быть может, ты будешь единственным, кто не узнает из моего произведения ничего нового обо мне. Все прочие, конечно, немало подивятся! Всё это вырвалось из меня неудержимо, как горный поток!»

Итак, десятилетнее блуждание Малера-композитора, в ходе которого его «перо» оттачивалось на камерно-вокальных сочинениях, оркестровках или переложениях, завершилось монументальным опусом, определившим дальнейшие творческие искания молодого автора, обусловившие в конечном итоге общий вектор развития жанра симфонии.

Надеясь на скорую премьеру, Густав с законченной партитурой предстал перед хмурым Штегеманом. Тот нуждался в преданном исполнителе всех его театральных указаний, но если раньше Малер, рабски выполнявший огромную работу, соответствовал его требованиям, то теперь перестал. Густав понял, что их дружба целиком зависела от его исполнительности. Контракт на предстоящий сезон изменили, и Малер вновь столкнулся с перспективой работы «без обязательств», а как следствие с перспективой бедности. В отличие от студенческих лет, финансовые заботы Густава давно превысили личные нужды — ему надо было помогать больному отцу, а теперь и матери. Визиты родителей в Вену для консультаций с врачами стали неотъемлемой частью бюджета их заботливого сына. Последние недели второго оперного сезона он провел в отчаянии.

Атмосфера в некогда спокойном коллективе накалялась, о чем свидетельствовали взгляды музыкантов, их плохое исполнение музыки, демонстративно-пренебрежительное отношение к Малеру со стороны руководства. Но неутомимый дирижер продолжал работу в полном соответствии со своим девизом: «всегда вперед». Некоторую власть в театре имел Альберт Гольдберг — бывший певец, а на тот момент главный режиссер с приличным опытом и правая рука Штегемана. За спиной музыканты называли его «закулисная власть». Гольдберг стал появляться на малеровских репетициях, чем молчаливо показал окружающим: против Густава намечается заговор с целью избавиться от него даже раньше, чем закончится срок контракта. Все интуитивно понимали, что момент развязки близок, и второй дирижер беспомощно ожидал финала. Одним майским утром, когда Малер работал с певцами над оперой Гаспаре Спонтини «Фернандо Кортес, или Завоевание Мексики», Гольдберг ворвался в зал, и началась перепалка. Повод для словесной дуэли, свидетелями которой оказалась вся труппа, теперь уже доподлинно неизвестен, однако слова главного режиссера приводятся практически всеми биографами Малера: «Сегодня вы здесь дирижировали в последний раз!» После этого грозного высказывания, прозвучавшего от человека, явно превысившего свои полномочия, Густав поспешил к Штегеману, чтобы тот вразумил Гольдберга, однако директор, пожав плечами, угрюмо ответил: «Что делает герр Гольдберг, то делаю и я». На следующий день, 17 мая, дирекция оперы приняла отставку второго дирижера.

Лето началось для Густава Малера не лучшим образом. В довершение всего ухудшалось его здоровье. Семь лет, отданные театральным постановкам, неизменный цейтнот и переутомление постепенно делали его невротиком: он чувствовал непроизвольные мышечные сокращения, которые пока еще мог подавлять усилием воли. Периодически Малер мучился мигренями. Слабым и печальным он вернулся в Йиглаву. Дома Густав увидел отца, уже отмеченного печатью стремительно приближавшейся смерти. Мать же была больной настолько, что ему стало ясно: она ненадолго переживет отца.

Пообщавшись с пятнадцатилетним Отто, Густав обнаружил у него музыкальный дар и желание пойти по пути старшего брата. Натали Бауэр-Лехнер в своих воспоминаниях говорит о самых настоящих «малеровских способностях к музыке» младшего сына Бернхарда и Марии. Освободив мальчика от участия в отцовских делах, Густав отдал его в Венскую консерваторию, потратив на это оставшиеся деньги. Сестра Леопольдина, вышедшая замуж и переехавшая в столицу, приютила Отто на время обучения.

К счастью, появился туманный шанс устройства на работу. Малер радовался любой достойной должности, способной помочь семье. Когда же дымка едва зримой перспективы начала рассеиваться, стало понятно: Густав стоял на пороге небывалого карьерного скачка. Его дирижерские способности и высокие художественные идеалы получили признание многих влиятельных музыкантов. Это позволило бывшему лейпцигскому дирижеру войти в список кандидатур на получение престижной должности.

Ференц Эркель, знаменитый музыкальный деятель, композитор, пианист и дирижер, руководивший с 1838 года Венгерским национальным театром, в 1888 году, несмотря на весьма почтенный возраст, продолжал находиться «у руля» музыкальной жизни. Именно он, основоположник национальной оперы, автор венгерского гимна, в 1872 году вместе с Ференцем Листом инициировал строительство здания Королевской оперы, а в 1884 году стал первым руководителем этого театра, перед зданием которого сегодня обоим Ференцам установлены памятники. Специально спроектированный зал в форме подковы, рассчитанный на 1261 зрителя, по сей день занимает третье место в Европе после миланской Ла Скала и парижской Гранд-опера по своим акустическим качествам.

Эркель пользовался огромным уважением. При этом у 78-летнего руководителя театра отсутствовало представление о потребностях публики, окупаемости постановок, да и об организации собственного руководства. К тому же из-за возрастных болезней театром реально правил интендант, и уже через четыре года работы Королевская опера пришла в такой упадок, что встал вопрос о закрытии театра. Качество репертуара и исполнения снизилось до уровня захудалых провинциальных учреждений. На фоне финансового хаоса процветали должностные махинации. Государство, понимая, что деньги уходят в никуда, отказалось от своего патроната.