– Рад всякому товарищу нашего дорогого Григория Ефимовича.Милости просим.

«Степкины» гости показались майору еще чопорней, чем кругЛидии Сергеевны. Во всяком случае, консервативней. Преобладали мундирыдворцового ведомства. Журналистов не было вовсе. Из политических деятелейприсутствовал один Зайцевич, правее которого, как говорится, была только стена.Он поздоровался с «золотопромышленником», а появление Странника хоть ипокривился, но стерпел – просто отошел подальше.

Здесь «странный человек» вел себя совсем иначе, чем усветлейшей княгини. Ваньку не валял, никому не грубил, на пол не плевал.

Зепп уже достаточно разобрался в характере Григория, чтобыпонимать: развязностью тот бравировал, когда чувствовал себя не в своейтарелке, либо нарочно хотел эпатировать чересчур манерное общество. Здесь, укамергера Штока, Странник, во-первых, со многими был знаком, а во-вторых, желалдостичь некоей цели.

Он говорил мало, сдержанно, веско. С благословением ни ккому не лез. Чинно пригубил вина – отставил. Всякого, кто бывал во дворце, стревогой спрашивал о здоровье «малóго». И беспрестанно повторял:«Дохтура не слечат – у них на то науки нет». Надеялся, стало быть, чтопередадут кому следует.

В том, как слушали Странника, как с ним разговаривали,чувствовалась некоторая выжидательность, вызванная неопределенностью егонынешнего положения. Гости держались с опальным фаворитом учтиво, но улыбалисьзамороженно.

Всё здесь было Теофельсу интересно. Он смотрел и слушал,готовя данные для отчета о высшем слое придворных, их настроениях, теме бесед.Любые детали тут могли пригодиться. Но главным образом, конечно, ломал голову,как помочь Григорию вернуть утраченное влияние.

Однако Странник и без помощи обходился недурно.

Вскоре он собрал в центре салона целый кружок. Там, кажется,говорили об интересном.

– Ничего того не будет, – раскатисто басил Странник. –Набрехал ихний Папус, для важности. Пущай себе хворает, нам на это тьфу.

– Но позвольте, Григорий Ефимович, – вежливо, хоть инесколько обиженно возражал ему тайный советник с петлицами министерстваиностранных дел. – Всем известно, что мсье Папюс – известный провидец. Этопризнано во всем мире! Как же это «тьфу»? Мы все помним его пророчество!

Вспомнил и Теофельс. Действительно, в свое время многописали о пророчестве знаменитого Французского оккультиста Папюса, которыйпредсказал, что династия Романовых рухнет вскоре после его, Папюса, смерти.

Из дальнейшего разговора, становившегося все болееоживленным, стало ясно, что тайный советник по Дипломатическим каналам получилизвестие о тяжелой, чуть ли не смертельной болезни француза. «Странногочеловека», похоже, задевало, что этому сообщению придается такое значение.

– Папус – пустое! Вот я помру – тогда конечно. Тогдазаступаться некому станет, – с убеждением сказал он, не видя, что иныеслушатели прячут улыбку.

Но кое-кто внимал ему и всерьез.

– Как это, должно быть, поразительно – проницать взоромбудущее! – вздохнула дама с бриллиантовым вензелем императрицы на груди. – Яимею в виду не будущее мира или общества – тут предсказателей хватает, абудущее всякого конкретного человека!

– И ничего поразительного. – Странник пожал плечами. –Надоть человеку хорошенько в зрак заглянуть, там в черной дырочке много чегоувидать можно. Коли умеешь.

– Ну вы-то, почтеннейший, конечно, умеете? – спросил сневинным видом юный камер-паж, сын хозяина.

Отец укоризненно поднял бровь и послал нахальному отпрыскупредостерегающий взгляд.

Однако «странный человек», если и уловил насмешку, виду неподал.

– Что ж, силу в кулак собрать – и я могу. Ежли ктоинтересуется, спрашивайте…

Смотрел он при этом в пол, брови сдвинул, лицом потемнел.

– Право не стоит, – весело сказала хозяйка. – Что нас ждеттакого уж хорошего? Морщины, старческие болячки. Не угодно ли перейти к столу?

– Отчего же, матушка, – сказал камер-паж. – Пускай господинчудотворец – если он, конечно, чудотворец – расскажет про мое будущее. Мнеочень интересно. Что со мной, к примеру, через год будет? Или через три?

С молодым человеком всё было понятно: стесняется лебезящихперед «шарлатаном» родителей, плюс воспаленное самомнение, желание выпятиться –классический букет переходного возраста.

– Антиресно тебе? – медленно повторил Странник и внезапноповернул голову к задиристому юнцу – тот слегка отпрянул, обожженный неистовымвзглядом. – …Нет, Бог с тобой, – промямлил вдруг Григорий. – Ничего, малый,ступай себе…

– Ага, напридумывали! – торжествующе вскричал Шток-младший.– А сами ничего не видите!

Один из гостей, посмеиваясь, произнес:

– Давайте я напророчествую. Через год у вас, юноша, усывырастут.

По салону прокатился тихий смешок.

Огляделся вокруг «странный человек», сделавшись похож наокруженного псами волка. И в глазах его тоже блеснуло что-то волчье.

– Усы у тебя не вырастут – не поспеют. Пуля не даст. Будешьв снегу лежать. В яме закопают, без отпевания, – щерясь, очень быстро сказалмальчишке Странник.

– Чья пуля, германская? Я через год на войну пойду! – гордооглянулся паж на побледневшую мать.

А в Григория будто бес какой вселился.

– Русская. Прямо в лоб тебя стукнет… А тебя у стенкистрелют, – ткнул он пальцем в дипломатического советника.

– Меня? Стрелют? – ужасно удивился тот.

– И его тож, – показал Странник на камергера. – Слевольвера. В затыльник.

Хозяин неуверенно засмеялся. А провидцу как шлея под хвостпопала, не мог остановиться.

– Ты с голоду помрешь, – было сказано очень полномугосподину с красной лентой через плечо.

– А тебе штыками исколют, – объявил прорицатель гвардейскомугенералу.

– Я в атаку не хожу, – засмеялся тот. – Почему штыками?

– По брюху, вот по чему.

Шокированная тишина повисла в воздухе. Происходило что-то ввысшей степени неприятное, зловещее – куда хуже скандала, устроенного Григориему княгини Верейской.

– Что вы слушаете этого юрода? – выкрикнул сзади депутатЗайцевич.

Тоже не утерпел, подошел посмотреть, что здесь такоетворится.

– А он и рад! Кто-то ему о пророчествах Казота рассказал – вканун французской революции, помните? Вот он и решил нас попугать, Казотдоморощенный!

– Сам ты козел недорощенный! – огрызнулся Странник.

Зепп мысленно ему зааплодировал. Невысокий Зайцевич, сшишковатым лбом и кустистой бороденкой, был очень похож на низкорослогободливого козлика.