— Давай закончим на сегодня, — предложил Вейрон, поднимаясь.

— И это все? — удивилась Эмма. — Ты даже сплетничать не умеешь!

— Увы, — согласился он, пятясь к двери в спальню. — Пойду к себе. Отдохну. Насыщенный выдался день.

Эмма поднялась и шагнула к нему, протягивая руки и маня его пальчиками.

— Это каждый вечер теперь будет? — проворчал он, когда она обвила руками его шею, но всерьез рассердиться за это не смог.

— Да, — кивнула Эмма. — Ты чудесная девушка, Бригитта.

— Я это уже знаю, — пробормотал Вейрон, стараясь не слишком сильно прижиматься к менталистке, поскольку фамильная гордость рода уже дала о себе знать.

— Будь на месте принца я, выбрала бы тебя, — сказала вдруг Эмма, заглянув ему в глаза.

— Спасибо, — поблагодарил он, повернулся к двери и вдруг почувствовал ощутимый шлепок сзади.

Вздрогнув, он обернулся и ошарашенно посмотрел на Эмму.

— Отличная попа, — она озорно улыбнулась. — А завтра мы ее нарядим в шелк и кружева.

Зайдя в спальню и захлопнув за собой дверь резче, чем намеревался, Вейрон задвинул засов. Эта менталистка сведет его с ума! Чему только ее учили в институте? Вроде, такая приличная, невинная девушка…

Он потер ягодицу и вытащил досье из-под матраса. Ирэна Воблер. Сорок четыре года. Трижды становилась лучшим менталистом года. Амбициозность выше крыши. Умение добиваться своего. Могла ли она шантажировать рыженькую? Донести о помолвке Амалии? Украсть Плетку Селены? Стоит к ней приглядеться…

Эмма опустилась в кресло и налила себе воды. У нее созрел новый план, как раскрепостить Бригитту. Конечно, она воспитывалась в обществе, где женщины должны подчиняться строгим правилам. Ей негде было увидеть, что можно вести себя по-другому. Эмма покажет ей пример. Она станет самой раскрепощенной и даже немного развратной, и тогда, быть может, Бригитта тоже допустит хотя бы маленькие вольности.

Эмма потерла запястье и поморщилась. Задница у леди Дракхайн оказалась просто каменной. 

Следующий день у Вейрона прошел на удивление продуктивно: Эмма все же поволокла его по магазинам, но он загодя спрятал досье под цветохроном. Так что он брал охапку одежды, которую приносила менталистка, запирался в примерочной и читал, изредка подавая звуки, чтобы Эмма убедилась, что он не упал в обморок от развратного белья. А Эмма словно с цепи сорвалась: от трусов, которые она выискивала в магазине, покраснел бы и генерал Штолл. Кружева, шелк — еще ладно. Но прорези в самых неожиданных местах…

Когда Эмма, пылая ушами, предложила ему лифчик, больше похожий на веревочки, он решил, что с него хватит.

— Ты пытаешься меня оскорбить? — возмутился он. И ему не пришлось притворяться: в таком лифчике никакие носки не удержатся.

— Нет, что ты! — испугалась Эмма.

— Ни одна приличная женщина не наденет такое!

— Ты не права…

— Это просто недопустимо, — заявил он и покачал головой. — Знаешь, я думаю, может, мне лучше вовсе без менталиста…

В самом деле. Она только отвлекает его от задачи. Лучше найдет ее потом, в своем привычном виде…

— Нет! — воскликнула Эмма, и глаза ее наполнились слезами, так что Вейрон тут же пожалел о сказанном. — Я докажу… Я сама его куплю! Вот! Я — порядочная девушка, но это не помешает мне надеть этот бюстгальтер. Я ведь не собираюсь кому-то так показываться, — бормотала она, словно пытаясь убедить себя саму. — Хотя он, конечно, провокационный…

Вейрон тяжело вздохнул и пошел за ней следом к продавщице.

— Я заплачу, — сказал он, отодвинув Эмму плечом. Потом внесет это в расходы по операции. Пусть генерал Штолл тоже посмотрит, через что ему пришлось пройти, и раскошелится!

— И вот это, — Эмма, тут же просияв, протянула девушке темно-винный шелк. — Ты сказала, что тебе подошло. Эластичная ткань. Цвет благородный. Модель довольно закрытая...

Вейрон молча кивнул, решив, что проще согласиться.

В покоях в королевском дворце он сразу же затолкал ненавистные трусы поглубже в полку.

— Ну что? — спросила Эмма, когда он вышел из спальни. — Правда, в красивом белье чувствуешь себя совсем по-другому? Я надела новый бюстгальтер и хочу тебя поблагодарить…

— Не за что, — сказал Вейрон, мазнув взглядом по ее груди. Стоило только представить, что таится под ее скромным платьем менталиста, и он действительно почувствовал себя немного по-другому.

— На самом деле удобно, — доверительно сообщила Эмма, беря его под руку и прижимаясь к предплечью грудью. — Под это платье толком ничего не помещалось. А так я вроде в белье, а вроде и без него. Только, боюсь, не видно ли через ткань... вершинки груди?

Вейрон посмотрел, куда просили. Покачал головой и, сглотнув, из последних сил отвел взгляд от менталистки.

— Но нам надо спешить, — поторопила его Эмма, прибавляя шаг. — Бал вот-вот начнется.

— Ставки принимаются до начала бала! — снова напомнил Рохос, старший королевский церемониймейстер. Впрочем, его теперешнее занятие было весьма далеко от прямых обязанностей. Он сидел за кухонным столом, окруженный парами и аппетитными ароматами, и вел записи на разлинованных листах. Камзол его был расстегнут, шейный бант сдвинут на сторону, и даже ремень непозволительно ослаблен — кухарка только что убрала пустую тарелку, в которой совсем недавно лежал хороший кусок перепелиного пирога. Рядом с Рохосом сидел мальчик — его племянник, похожий на дядьку и острыми черными глазами, и слегка надменным выражением лица. Он то и дело закрывал и снова отпирал сундук, в котором неумолимо росла гора монет.

Тереза заскочила на кухню лишь на минуту — перекинуться последними сплетнями с давней подругой, и невольно заинтересовалась происходящим.

— Десять на Амалию Стетхейм, — просипел верзила, у которого зубов было меньше, чем пальцев. — Чистый ангел.

— Это твой месячный заработок, — заметила кухарка. — Даже не надейся, что я буду кормить тебя в долг.

— Не придется, — подмигнул ей мужик. — Может, это я тебя покормлю. Свожу в кабак, а? Что скажешь?

— Скажу, что ты дурак и лентяй, — фыркнула кухарка. — Вместо того, чтобы работать, надеешься на легкие деньги… — она задумалась и кокетливо улыбнулась. — Но в кабак, так и быть, схожу.

— Пять на брюнетку с сиськами, — плюгавый мужичок, пятнистый, как перепелиное яйцо, сглотнул, глядя на карточку с невестой.

Четырнадцать миниатюрных портретов, выполненных королевским художником, были приколоты к доске на стене, с которой безжалостно убрали и кухонную утварь, и вязанки лука, и сушеные травы. Еще две картинки валялись у сундука, и милые личики были перечеркнутые крест-накрест.

— Ее зовут Раума Бердамон, — наставительно исправил его Рохос. — Имей уважение.