Кажется, она всё-таки сумела ему досадить! Но почему-то это не доставило ей удовольствия…

«Надо же, так взбесился, что даже ручку свою забыл!»

Рядом с тарелкой Альваро, на сложенной треугольником салфетке лежало чёрное с золотом перо.

На секунду её посетило виноватое желание догнать аспиранта, извиниться и заодно вернуть забытую собственность. Судя по виду, перо явно дорогое. Вдруг это чей-то подарок? Но потом, вспомнив прежние обиды, она отмела эту душеспасительную мысль. Взрослый же человек, пусть сам следит за своими вещами! А оставленный им компот она выпила, чего добру пропадать. Поставив стакан, Дийна задумалась, кто бы мог познакомить её с другими архивистами. На Альваро рассчитывать нечего, это и ежу понятно. Может, Транкилья что-нибудь посоветует? Отодвинув стул, она решительно поднялась. Нужно осторожно заглянуть в приёмную декана, так, чтобы не нарваться на «донью Кобру». Кроме того, её ждут документы для распечатки. И вообще, у неё масса дел!

В прохладной глубине ночного парка горело одно окно. Маленький коттедж из красного кирпича робко выглядывал из зарослей акации и жасмина.

Каждый раз, когда магистр Гонсалес возвращался в Кастильо, его тянуло сюда, как магнитом. Переступая порог этого дома, он забывал о нескончаемых делах на кафедре, кипах справок и докладных, которые нужно было заполнить и подписать; и даже предстоящий разговор с профессором Мойзесом отступал на задний план перед насущной потребностью — увидеть Эстер Солано. Коллеги, привыкшие считать Гонсалеса легкомысленным типом, не способным на серьёзное увлечение, немало удивились бы, заметив, как он долго бродит по парку, прежде чем отважиться постучать в скромную зелёную дверь.

Рядом с Эстер он никогда не мог чувствовать себя уверенно и спокойно.

Сидя в кресле, он наблюдал в зеркале, как она расчёсывала волосы щёткой. Длинные пряди стекали по плечам, словно блестящая каштановая река. В зеленоватой зеркальной глубине отражалась маленькая спальня: серо-розовые обои, шёлковое покрывало на кровати, узкий комод со стоящей на нём изящной лампой. Лампу Эстер купила специально для него. Зеркало здесь вообще было лишним, но хозяйке оно почему-то нравилось.

— И всё-таки, почему ты взял на кафедру эту девушку? — спросила она, не оборачиваясь. Ей не нужно было видеть Гонсалеса, чтобы чувствовать его настроение. Она давно свыклась со своим недостатком.

Магистр пожал плечами. Ему не хотелось говорить сейчас о Дийне Линарес. Колледж и весь остальной мир остались где-то там, за пологом ночи. Они с Эстер наконец-то были вдвоём. Разве могло быть что-то важнее этого?

Встретив её в первый раз, он решил поначалу, что это какая-то одержимость, горячечное наваждение, которое скоро пройдёт. Злился на себя, но не мог не ревновать её к каждой улыбке, каждому прикосновению, которое должно было достаться ему, а доставалось кому-то другому. Он ревновал её даже к стенам этого проклятого замка. Спустя год наваждение не прошло — наоборот, будто стало ещё острее.

Эстер вопросительно обернулась, и Гонсалес ответил:

— Дийну Линарес? Ну, я не чужд благодарности, а она действительно здорово выручила нас тогда на Кордеро. Не будь её, я свалился бы вниз, забрызгал собой долину Исора, а потом мой прах соскребли бы в совочек и развеяли над Океаном. И в памяти наших коллег я остался бы полным кретином, который ухитрился погибнуть в пожаре на островке, так как забыл о разумных мерах предосторожности. Девочка спасла меня от позора. Я просто обязан был ей помочь!

В зеркале он увидел слабый отблеск её улыбки и нежный овал щеки, когда Эстер, покончив с туалетом, отложила щётку на уголок столика. В этом доме было немного вещей, и у каждой — своё, строго определённое место. Однако это была не маниакальная страсть к порядку, как у сеньоры ди Кобро, а вынужденная необходимость. Эстер была слепа.

В её лице и глазах было столько живости, что Гонсалес не сразу заметил это. Она никогда не ходила с тростью, полагаясь на память и какое-то особое чувство равновесия. Это чувство ей удавалось распространять на других — по крайней мере, Гонсалесу всегда казалось, что в присутствии Эстер всё приходило в гармонию. В том, что касалось чуткости к чужим бедам и оттенкам настроения, Эстер могла дать сто очков форы любому психологу.

Заплетая косу, она снова обернулась с улыбкой:

— Я столько раз слышала, как Мойзес рассуждал о ценности осознанного выбора… Но, мне кажется, люди недооценивают, какое огромное влияние на реальность оказывают наши спонтанные поступки.

Глядя на её ловкие пальцы, перебирающие каштановые пряди, магистр снова потерял нить беседы. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль попросить Эстер, чтобы она позаботилась о маленькой Линарес в его отсутствие. Иначе «донья Кобра», пожалуй, сживёт девчонку со свету. Из-за весьма приблизительных понятий о трудовой дисциплине Гонсалес всегда плохо ладил с деканом, и, похоже, та решила распространить свою неприязнь к нему на его новенькую лаборантку. Вместо этого у него вырвалось:

— Я скучал по тебе… И мне завтра опять придётся уехать.

Закрыв глаза, он услышал шорох шёлковой ткани и ощутил прохладный цветочный аромат, когда пальцы Эстер коснулись его щеки. Теперь они с ней были в одинаковом положении. Ночью, в полной темноте их миры не так сильно отличались друг от друга. Вдруг его охватило чувство яростного бессилия: если бы он мог быть просто доктором Гонсалесом, без всяких сложностей, составляющих вторую, тайную часть его работы!

Но тогда они с Эстер вообще бы не встретились.

— Не будем думать об этом сейчас, — шепнула она.

Больше о делах они не разговаривали.

* * *

В то же самое время Дийна, сидя в спальне, готовилась совершить налёт на Библиотеку. Эта мысль пришла к ней после разговора с Транкильей и двух очередных попыток завязать дружбу с архивистами, окончившихся полным провалом. Библиотечное братство явно не собиралось принимать её в свои ряды. Значит, придётся действовать в одиночку. От волнения её немного мутило. За окном стояла непроглядная темнота, и только колокольный звон на старинной башне возвещал о том, что прошёл ещё один час. Дийне казалось, что этот звук доносится прямо из Средневековья. В нём слышалось мрачное предостережение.

Стараясь двигаться абсолютно бесшумно, она выскользнула из комнаты. В темноте смутно чернел изгиб лестницы. Дийна кожей чувствовала каждый шорох и вздох старого дома: что-то скрипнуло в соседней комнате, по стене пробежала тень от ветки, колеблемой ветром… Она осмелилась перевести дух только после того, как закрыла за собой входную дверь. Кажется, никто не проснулся!

Снаружи в лицо ударил холодный осенний воздух, тяжёлый от влажности. Дийна плотнее запахнула накидку, спеша по тропе через парк. Мучившая её дурнота отступила на свежем воздухе, но потом вернулась с удвоенной силой. От болезненного спазма в желудке ей пришлось схватиться за ствол каштана, и её вырвало прямо на землю.