Отец Тома стоял в дверях, скрестив на груди толстые руки.

– Но папа… – начал Том.

Уильям Бейли ткнул похожим на сосиску пальцем в сторону пяти маленьких девочек, выглядывающих у него из-за спины. От этого движения все его телеса заходили ходуном.

– Мне и так надо кормить много ртов. Он может заплатить за жилье? А работать будет?

– Кристофер работает усерднее всех, – сказал Том.

– Лишние руки нам сейчас не требуются.

У меня упало сердце.

Вот почему мы с Томом так редко встречались у него дома. Его папаша был просто сволочью.

Младшие сёстры Тома дёргали отца за измазанный мукой фартук.

– Пожалуйста, папочка, позволь ему остаться! Ну, пожалуйста!

Они были добрыми девочками, и тем пошли в свою мать. Как и Том. К тому же они знали, что если я останусь, то почитаю им сказку на ночь.

В конце концов именно мать Тома и уладила дело. Мэри Бейли была чуть ли не вполовину ниже своего мужа, но такой же пухлой. Выглянув из окна, она крикнула:

– Впусти его, Билл. От этого мы не обеднеем. И должны проявить христианское милосердие.

Отец Тома кивнул на улицу.

– Церковь вон там.

Мокрое полотенце шлёпнуло его по плечу.

– Стыдись, Уильям Бейли! – Мать Тома поманила меня в дом. – Входи же, Кристофер.

Уильям Бейли впился в меня мрачным взглядом, но позволил пройти. А Том получил оплеуху.

* * *

В сопровождении стайки девочек Бейли я поднялся в комнату родителей Тома. Мэри Бейли шуганула своих хихикающих дочерей, отправив их вниз, а меня усадила за столик у окна.

В спальне у стены стояла старая деревянная кровать с продавленным матрасом. В одном углу помещалась кушетка с сильно потёртой бархатной обивкой, в другом – комод, выкрашенный давно выцветшей и поблёкшей жёлтой краской. Столик, за которым я сидел, был единственным предметом роскоши – изящно изогнутые резные ножки из вишнёвого дерева поддерживали массивную мраморную столешницу. На столе стоял оловянный таз, рядом лежало грубое полотенце. На краю стола я увидел серебряное зеркало.

– Я как раз собиралась мыться, – сказала миссис Бейли, – но могу уступить свою воду. – Она смерила меня оценивающим взглядом. – И ещё: я не успела выбросить старые вещи Тома. Думаю, некоторые из них будут тебе впору.

С этими словами она ушла, и я остался один.

Я снял свой ученический фартук, заскорузлый от засохшей крови. Рубашка, тоже перепачканная, полетела на пол вслед за фартуком. Смятая страница, вырванная из счётной книги, вывалилась из-за пояса и упала рядом с одеждой.

Я посмотрел в зеркало, встретившись взглядом с собственным отражением. Собственное лицо показалось мне удивительно невозмутимым и спокойным.

«Всё хорошо», – словно бы говорило оно мне.

Вот только даже лицо было в крови. Она засохла на щеке. И я вспомнил, как прижимался этой щекой к недвижной груди моего учителя.

Я опустил палец в таз, разбив гладкую поверхность воды, а потом поднял руку. Капли, окрасившиеся красноватым цветом, потекли по моей ладони, по запястью и упали на мрамор столешницы, оставив на ней уродливые розовые пятна…

Я остался один.

Впервые со дня встречи с учителем я остался совсем один.

Я не мог произнести ни слова. Было трудно дышать. Меня душили рыдания.

Отчаяние поглотило меня, словно демон. Он выл у меня в голове, разрывал грудь, и, пронзив когтями душу, старался выдрать её из тела.

«Давай же, – говорил он. – Тебя ждёт покой».

Мне хотелось его послушаться. Уйти. Умереть. Хотелось, чтобы эти люди из культа убили и меня тоже.

Ветерок из окна взъерошил волосы. Под ногами зашелестела бумага. Листок из счётной книги. Он зашуршал, когда ветер подхватил его, и заскользил по доскам пола.

Отчаяние кричало во мне. Стискивало меня. Звало умереть.

«Нет!» – сказал я и врезал рукой по столу. Изо всех сил. Столешница загудела, словно по ней ударили молотком. Я рассадил кожу на суставе среднего пальца. Закапала кровь. Она сочилась, стекая на стол и смешиваясь с кровью учителя, окрасившей воду на камне столешницы.

Рука заныла от боли, и эта боль вернула меня к реальности.

«Ты должен жить, Кристофер. Он хотел, чтобы ты жил. Именно потому и отослал тебя. И он оставил тебе послание».

Листок, недавно трепетавший под порывами ветра, теперь лежал неподвижно. Я сел на стул и прижался к спинке. Дубовые перекладины врезались мне в тело.

Мне хотелось уснуть – навечно. Чтобы снова увидеть учителя. И так будет.

Но не сейчас.

Мастер Бенедикт оставил сообщение в счётной книге не просто так. Текст на этой странице был насколько важен, что учитель задержался и написал его, вместо того чтобы спасать свою жизнь.

Я был нужен ему. Три года назад он спас меня, привёл в аптеку Блэкторна, и там я обрёл свой первый настоящий дом. Теперь всё это осталось в прошлом. Прежняя жизнь кончилась, её украли у меня вместе с жизнью учителя. Но не важно. Мастер Бенедикт по-прежнему нуждался во мне. Даже после смерти.

Я вытер глаза. Сердце по-прежнему пылало огнём. И я мысленно крикнул – чтобы учитель услышал меня даже по пути на Небеса: «Обещаю вам, мастер, я сделаю всё, о чём вы меня просили. Я не буду плакать. Я не буду отдыхать. Я не подведу. Я найду тех, кто вас убил. И заставлю их заплатить – перед Богом и всеми Его святыми. Я клянусь в этом».

В дверь постучали. Мать Тома окликнула меня.

– Кристофер? У тебя всё хорошо?

Я посмотрел в зеркало. И моё отражение ответило:

«Всё хорошо».

Миссис Бейли поправила мне воротник.

– Ну, не так уж и плохо, – сказала она.

Том рос так быстро, что ей пришлось покопаться в его одежде трёхлетней давности, чтобы найти вещи мне по размеру. Теперь я был облачён в коричневые штаны и белую льняную рубашку с бордовым пятном на рукаве. Я помнил эту рубашку. Том был в ней в тот день, когда мы с ним познакомились.

Прошло три месяца с тех пор, как я стал учеником. Мастер Бенедикт дал мне почитать книгу о войнах древних времён. Так я узнал про катапульту и загорелся идеей её построить. Для этой цели учитель разрешил мне взять в мастерской несколько досок и свежие кленовые ветки. В воскресенье, вернувшись из церкви, я отправился на кладбище Банхилл-Филдс, чтобы испытать свою миниатюрную осадную машину. В качестве боеприпасов я прихватил гнилые фрукты, сложив их в холщовую сумку.

Как выяснилось, катапульта стреляет отлично. Правда, не особенно метко. Первым я метнул перезрелый гранат. Он сильно уклонился влево и – к моему ужасу – попал в голову высокому мальчишке, забрызгав соком всю его рубашку.