Карина, так звали нашу новую хостес, пару раз даже убегала в слезах из кантина, комнаты отдыха персонала, где она опрометчиво рассказывала всем о своих историях. И справедливо натыкалась на острые комментарии бывалых официанток. Ей хотелось сопереживания и, наверное, некоей зависти, но получала она ту же зависть в виде острых и не совсем приятных комментариев.

Хотя, надо признать, загадочный официантский мир намного справедливее и честнее того же банковского, в котором мне тоже удалось побывать. Не говоря уже о мире искусства и творчества. В ресторанах все чувства, взаимоотношения, дружба оголены до предела, до нервов. Если уж помощь, то настоящая, в самый трудный момент; если месть – то мгновенная, открытая и беспощадная. Никто не будет всыпать толченое стекло в обувь конкурентки. Никто не настучит начальству на вороватую коллегу. Во-первых, за это можно получить вилкой в бок прямо в раздевалке, а во-вторых, кто без греха? Ведь воруют в ресторанах решительно все. От гостей до собственника. Кого она удивит своим откровением?

Я знавал официанток, которые неделями бесплатно выходили на смены за подруг, попавших в переделку. Как-то всей семьей собирали деньги на аборт юной Василисе, которую бросил бородатый хипстер-повар, и она не могла вернуться домой в Грозный. Официантку по кличке Снегурка часами слушали, когда она рассказывала о своем парне (это было в 1994 году, и понятие «бойфренд» еще не существовало), как о самом лучшем и талантливом молодом человеке в ее жизни. Он тогда устроился, по ее словам, в офис и сменил официантский фартук на офисный костюм. Она взахлеб рассказывала подругам о плотном графике Славика, о штрафах и премиях, размер и частота которых совершенно не поддавались какой-либо логике. Снегурка знала лишь то, что чаще всего начальство наказывало Стаса за мятый вид, и поэтому на зарабатываемые деньги покупала новые рубашки у фарцовщиков, галстуки и часто опаздывала на смену «собирая своего». Девушки слушали и тихо завидовали: «Повезло бабе…». Хотя давно уже знали, что Стасик ни дня не работал ни в каком офисе, а просиживал отглаженные Снегуркой штаны в зале игровых автоматов возле Нарвской. И только когда «штрафы» Стасика стали многократно перекрывать «премии», коллеги раскрыли глаза девочке и всячески поддерживали ее возмущение.

С Кариной же что-то не заладилось. Вроде она ни у кого не вызывала откровенной неприязни. И работала она безопасно, то есть никому не мешала. Да и кому может мешать хостес? Греческий ресторан хоть и пользовался популярностью у гостей, все-таки не был знаковым заведением, куда можно было попасть только по записи или зная хостес. Гостей Карина сажала в хаотичном порядке, следуя принципу «чтобы далеко не ходить». А учитывая тот факт, что в ресторане было целых пять залов, заполнялись они, словно сообщающиеся сосуды, куда последовательно перетекали гости.

И всё-таки персонал с ней если и общался, то очень мало. Карина, скромная, тихая и, как казалось, закомплексованная девочка, всегда ждала, когда ее о чем-то спросят или позволят рассказать какую-нибудь историю. Как это часто бывает, истории она, скорее всего, придумывала, приукрашивая несуществующими подробностями о своих победах над мужчинами, охапках цветов и бесконечных серенадах под окнами родительской квартиры в Купчино. Обычно рассказы свои она закончить не успевала, так как собеседницы теряли интерес к ним на второй минуте и беспардонно перебивали ее на полуслове. При этом Карина совсем не обижалась и хлопала красивыми глазами в ожидании следующей паузы. Тоненький голосок и милая непосредственная улыбка усиливала трагизм картины, и нормальный человек должен был обязательно почувствовать комок, подступивший к горлу из-за несправедливости.

Но ресторанный мир жесток. Потому что справедлив. Он не прощает мягкости и наивности…

Идти наперекор массам я привык с детства. И бороться с несправедливостью научился тогда же. Естественно, в моем лице Карина получила настоящего защитника. Не влезая в детали конфликтов, я всегда оказывался на ее стороне. Я называл ее ангелом и говорил всем, что ангела обижать преступно. Племянница в сентябре ушла учиться, а вот Карина, как ни странно, задержалась. Может быть, дело было в деньгах, которые она получала, а может быть, сыграло роль мое покровительство. Постепенно персонал привык, что Карину обижать не рекомендовано, и она постепенно вжилась в коллектив. Вернее, ее просто стали терпеть. Ангела эта поддержка, напротив, воодушевила. Она стала более уверенной с гостями, у нее появились подруги из числа молодых официанток, за ней стал ухаживать бармен Дима, который никогда не оставлял симпатичных коллег без внимания. Даже внешне Карина резко переменилась. Ее наряды потеряли студенческую небрежность, она стала одеваться смело и даже… революционно что ли. Я был рад таким переменам и искренне считал, что педагог и писатель Макаренко меня бы похвалил.

К несчастью, как это бывает, молоденькие девочки часто неправильно понимают почти отеческую заботу со стороны старших. И ближе к зиме я стал замечать, что Карина краснеет и прячет глаза при моем появлении, да и от доверенных работников стала поступать пугающая информация, что Карина влюбилась. И влюбилась, как вы понимаете, в меня.

Что было делать в такой, прямо скажем, щекотливой ситуации, я не знал. Чувство самосохранения подсказывало мне единственно верное решение – уволить Карину мгновенно. Без всяких причин, без объяснений и оправданий. Но я этого не сделал. Нет, не испугался, это было бы не так позорно. Я не сделал решительно ничего, что позволило бы как-то разрешить эту проблему. Я посадил ангела себе на плечо и помог ему расправить крылья. А потом наступил мой день рождения…

* * *

Ноябрь выдался холодным и снежным. И хотя такая погода благотворно влияла на выручку – гости, желая продлить лето, бронировали столики в ресторане гораздо чаще, чем месяц назад, – я был немного подавлен. Нет, конечно, бывало и хуже. С детства привыкаешь встречать день рождения в футболке. Ну или в рубашке, если с погодой не повезло. И так семнадцать лет. Потом приезжаешь в Москву и пять лет в недоумении вращаешь глазами, пытаясь понять, почему тут так холодно в конце ноября. И надеешься, что это временно. А потом переезжаешь жить в Питер… Так что снег в том году был еще не самым кошмарным погодным катаклизмом.

Получив достойную порцию поздравлений от работников смены, я спрятался в кабинете и надеялся переждать оставшийся день, отвечая на поздравления повзрослевших одноклассников из одноименного сообщества. Часы показывали 15:30. Нелюбовь к празднованию дня рождения появилась у меня сразу после окончания школы. Эта особенная черта была присуща всем мужчинам нашей семьи.

Торопливый стук в дверь свидетельствовал о нервном напряжении посетителя. «Либо поставщик, либо… одно из двух», – подумал я. Все знали: в такой день меня лучше не трогать. Поэтому сотрудники старались бесшумно проскользнуть мимо. «М ожет, ошиблись? Или проверка?» – не мог угомониться мой мозг. Предположить, что кто-то, кто знает меня, может в трезвом уме и ясной памяти нарушить мою аскезу примирения с еще одним прожитым годом.