Просыпаюсь от хлопанья автомобильной двери. Сердце колотится, мозг все еще полусонный, я вскакиваю и вглядываюсь в окно своей спальни на дорогу внизу. Мама приехала домой с работы. Она выглядит уставшей. Я смотрю на часы: восемь вечера. Рановато для нее.

Слышу, как хлопают внизу кухонные шкафы, а затем на лестнице раздаются тяжелые шаги. Через несколько секунд с треском закрывается дверь ее спальни. Я тоже рада тебя видеть, мама.

Ложусь на кровать и несколько минут смотрю в потолок, но уснуть больше не могу. Переворачиваюсь на бок; чертово письмо падает с кровати на пол, и его страницы растекаются по ковру, как пятно. Я подпрыгиваю. Это все оно. Я больше не могу лежать здесь, с этой ерундой, загрязняющей мое пространство.

Наклоняюсь и собираю страницы, стараясь не думать о том, что на них может быть написано, стараясь не дышать. Комкаю их в один шар и выхожу из дома.

Когда добираюсь до мусорных баков, то начинаю рвать бумагу в конфетти. Клочья летят во все стороны, но я просто хочу, чтобы его слова исчезли. Хочу стереть их существование. Вырвать из головы. Вычистить из моего мозга.

Когда заканчиваю, пальцы кровоточат, а лицо горит. Я ни за что не пойду спать. Поэтому достаю рюкзак из-за старого холодильника в гараже, где бросила его накануне, и отправляюсь в путь на велосипеде.

Примерно полчаса спустя останавливаюсь возле бордюра, задыхаясь и обливаясь потом. Ночной воздух густой и тяжелый. Дом передо мной темный. Сбрасываю рюкзак с плеч, прячу его и себя за куст во дворе.

Теперь, когда я знаю, что здесь живет Зак, все кажется другим. Раньше это было просто здание, место, где живет женщина, которую я презираю. На секунду мне становится интересно, которое окно – Зака, но я гоню мысль из головы. «Соберись, Мэй». С каких это пор я позволяю себе отвлекаться на всякую связанную с парнем фигню, когда мне надо сосредоточиться? Расставание с Майлзом прошло совершенно безболезненно. Никакой сентиментальности – я выбросила несколько его подарков, высохшие цветы, старую футболку, которую одолжила у него однажды после того, как мы пошли купаться. Выкинула все одним махом. Стерла его текстовые сообщения.

Он ушел.

Я ничего не почувствовала.

С этой последней мыслью я вынимаю из рюкзака баллончик, встаю и стискиваю челюсть. На этот раз я не полезу прямо на дорогу. Не буду до конца ночи обниматься с кошкой.

Крепче сжимаю банку и иду через лужайку. Здесь так жарко, как в прошлый раз.

Я почти у дома, когда наверху в окне включается свет. Бросаюсь в сторону, обратно в темноту, сердце грохочет. Такого никогда не было. Смотрю на часы и понимаю, что сейчас только девять тридцать – еще рано. Я забыла проверить время, прежде чем отправиться сюда; так на меня непохоже. Уж это я никогда не упускала. Меня так вымотал этот день, эта неделя, этот год.

Эта жизнь.

Я прижимаюсь к стене, прячусь в тени, наблюдая за светом. Пытаюсь отдышаться, успокоить свое сердце, которое, клянусь богом, можно услышать в восьми штатах отсюда, и наконец – наконец! – свет гаснет. Вся моя маниакальная энергия уходит, заменяясь бесконечным повтором слов Дэвида: «Здесь одиноко… Здесь одиноко… Здесь одиноко».

Возвращаюсь к своей сумке, опускаюсь на землю и кладу голову на колени. Делаю глубокий вдох, затем сую руку в рюкзак и достаю телефон.

– Привет. – У меня хриплый голос. Вытираю нос, злюсь, что он течет, и пытаюсь проглотить комок в горле. – Нет, нет. Я в порядке. Я… – На секунду закрываю глаза. – Ты не могла бы меня подвезти? Прости, я знаю, что уже поздно. Не заскочишь за мной? – Молчу, слушая. – У Теллеров. – На другом конце телефона повисает тишина. – Я знаю, что ты хочешь сказать; я все объясню, но ты можешь просто сюда приехать? Я буду ждать в конце их улицы. Спасибо.

Когда Люси подъезжает, я торчу у знака «стоп», и мне едва хватает сил оставаться в вертикальном положении. Она опускает стекло со стороны пассажира и при виде меня вскидывает брови.

– Уберем велосипед назад?

Я киваю, и она открывает багажник. Несколько секунд спустя Люси с вытянутыми руками обегает вокруг машины.

– Залезай. Я сама возьму велосипед. – Снова киваю и падаю на пассажирское сиденье, отчаянно пытаясь не расклеиться еще несколько минут.

Еще несколько минут.

Вечером, после нашего глупого семейного ужина, когда все остальные заснули, я включаю свет в своей ванной и смотрю на свое отражение в зеркале, пока фрагменты моего лица не отделяются друг от друга и не теряют всякий смысл.

Каким-то образом мне удается продержаться в школе почти две недели, не вылетев и не сойдя с ума (по крайней мере, не совсем). Не собираюсь вспоминать ту ночь у дома За… – дома Теллеров на прошлой неделе. Она не считается. Мой срыв был результатом случайного пересечения критической черты, которую я отныне планирую избегать.

Кстати, об этом… Я пыталась бросить уроки театрального, но мне не позволили. Роуз-Брэйди заявила, мол, мне нужен факультатив, а все остальные заполнены. Разве я не хочу закончить школу в июне? Киваю, потому что не могу позволить себе никаких неприятностей, но на самом деле думаю, что мне ПЛЕВАТЬ – так и есть. Какого черта я собираюсь делать после окончания учебы? Все мои планы на колледж умерли в тот день, когда умер Джордан.

Без разницы. Можно просто избегать ее – критическую черту. Как я уже сказала, в этом я хороша. Мой единственный способ пережить дни.

Избегать родителей, избегать Майлза, избегать людей из моего прошлого, избегать-избегать-избегать. А теперь еще и избегать Зака.

Это относительно легко сделать – сегодня я опаздываю на урок и убегаю, как только раздается звонок. На секунду, перед тем как уйти, я крайне опрометчиво гляжу на Зака. У него на лице такое выражение, что мне становится нехорошо. Едва с ним не заговариваю, но вовремя останавливаюсь.

Что бы я сказала? Нам не о чем говорить.

Иду в кафетерий, когда кто-то стучит меня по спине. Я устала от людей, которые думают, что мое тело является общественной собственностью и что каждый может протянуть руку и прикоснуться ко мне. Готова поспорить, будь я мальчиком, никто бы не посмел.

Не успеваю среагировать, как писклявый голос режет уши.

– Мэй! Я тебя везде искала!

Медленно оборачиваюсь. Я знаю этот голос. Я знаю, кого обнаружу позади себя – одного из тех людей, которых пыталась избегать весь прошлый год. Настойчивая проныра, надо отдать ей должное.

– Энн Ким. – Изображаю откровенно стервозное лицо, но она, кажется, не замечает. – Привет.

Энн обнимает меня.

– Ты как? Держишься? Вернулась? Тут же еще годовщина приближается? Мы думали о тебе… о Джордане… Ты наверняка слышала о поминальной службе, которую я помогаю организовать директрисе Роуз-Брэйди. Соберемся все, поговорим о Мэдисон, Джордане, обо всех. Поделимся историями. Убедимся, что мы их не забудем.